Октавия
Шрифт:
Каким юным и неоперившимся кажется он по сравнению со Стивом, подумала Белла.
– Дорогая! Что случилось? Уже десятый час!
Белла недаром была актрисой. Она тут же изобразила замешательство и раскаяние.
– Я так сожалею! Гарри Бэкхауз заставил меня ждать целую вечность, потом несколько часов ушло на прослушивание, а потом он стал самым ужасным образом ко мне приставать.
– Глаза ее наполнились слезами.
– Я хотела позвонить, правда, но было уже так поздно, что я решила лучше сразу ехать
Она подумала, что за это в нее вот-вот должна ударить молния. Но Руперт в конце концов успокоился.
– Бедняжка, - сказал он, схватив ее за руку, - Ну, ничего страшного не случилось. Проходи и познакомься со всеми.
Они вошли в большую неприветливую комнату, нечто среднее между музеем и джунглями.
Золоченая мебель, элегантные и неудобные кресла. На стене висели огромные картины в тяжелых золоченых рамах, очень скверно освещенные. Повсюду стояли растения в горшках.
– У бедняжки Беллы был ужасный вечер, - объявил Руперт.
– Проклятый режиссер только что ее отпустил.
– Я так сожалею, - сказала Белла, одаривая присутствующих одной из своих самых пленительных улыбок.
– Он заставил меня прождать несколько часов, а потом…
– Мы слышали, как вы говорили это за дверью, - холодно сказала какая-то крупная женщина.
– Моя мать, - представил ее Руперт.
Констанс Энрикес была высокая, и отнюдь не худая. Ее лицо с большим вывернутым наружу ртом и стеклянными глазами навыкате напоминало лежащую па сковородке треску. Голос ее мог бы перекрыть любой военный плац.
– Приятно познакомиться, - сказала Белла, решив про себя, что ничего приятного в этом нет.
– Я полагаю, ты сказал мисс Паркинсон, что мы всегда одеваемся к ужину, - бросила Констанс Руперту.
В этот вечер Белла выпила слишком много виски.
– А я не одета, - сказала она, поглядев на свою расстегнутую блузку, и, почти бессознательно перейдя на утрированный великосветский акцент, добавила: - Я крайне сожалею.
Наступила мертвая пауза, потом кто-то рассмеялся.
– Мой отец, - представил его Руперт, усмехаясь.
Чарлз Энрикес, возможно, когда-то был очень видным мужчиной, но давно уже стал терять форму. Лицо его покрывала сетка пурпурных жилок, под маленькими темными глазками, которые бегали по декольте Беллы, как пара черных жучков, висели большие мешки.
– Как поживаете?
– осведомился он, задержав ее руку в своей гораздо дольше, чем требовалось.
– Руперт уже несколько недель ни о ком другом и не говорит. Но даже он не смог отдать вам должного.
Он протянул Белле щедро наполненный стакан.
Сестра Руперта Гей и ее жених Тедди являли собой типичную дебютантку и типичного гвардейского офицера. Когда им представили Беллу, они едва прервали свой разговор.
Белла не смогла удержаться и посмотрела на живот Гей. Она совсем не была похожа на беременную. Да и Тедди не производил впечатления мужчины, способного произвести на свет хотя бы мышь.
– Я же говорил тебе, они полностью поглощены собой, - сказал Руперт, пожимая Белле руку.
– А теперь я хочу познакомить тебя со своей кузиной Крисси, сестрой Ласло. Она мой добрый ангел.
Она могла бы походить на ангела, если бы ей больше повезло, подумала Белла. Но Крисси была явно не в форме. Ее черные глаза заплыли, на щеке алел прыщ, и, должно быть, она в последнее время немало прибавила в весе, потому что платье слишком плотно обтягивало ее тяжелый бюст и бедра.
– Как поживаете?
– спросила Крисси. У нее был тихий хрипловатый голос, в котором была слышна какая-то иностранная интонация.
– Как это гадко устраивать прослушивание. Это, наверное, отвратительная процедура.
– Я всегда переношу это скверно, - сказала Белла.
Крисси стала рассказывать про какую-то свою подругу, которая хочет пойти в актрисы. Хотя она при этом и улыбалась, глаза ее смотрели на Беллу с ненавистью.
Белла, осушив стакан, рассмотрела помещение. Над камином висел Матисс, у двери Ренуар.
Между занавесями на розовых обоях выделялся светлый прямоугольник.
– Здесь обычно висит Гейнсборо, - сказала Констанс, следя за взглядом Беллы.
– Мы одолжили его Королевской академии. О чем это Ласло так долго разговаривает?
– раздраженно спросила она у Чарлза.
– После него телефонные счета растут непомерно.
– У него разговор с какими-то арабами, - сказал Руперт.
– Весь день не может с ними договориться.
– Как это увлекательно - замужество в таком раннем возрасте, - простодушно сказала Белла.
Все посмотрели на нее. Мне лучше не раскрывать здесь рта, подумала она. Моя девчоночья манера может меня утопить.
– Сегодня у вас день рождения, кажется? Сколько вам лет?
– спросила Констанс Энрикес. Рот у нее был набит хрустящим картофелем.
– Двадцать четыре.
– Двадцать четыре? Но Руперту всего двадцать один. Я не представляла, что вы настолько старше его.
– А тебе как раз пошел пятьдесят пятый, моя дорогая, - мягко напомнил Чарлз Энрикес.- Так что, полагаю, чем меньше разговоров о возрасте, тем лучше.
Белла прыснула, чего делать явно не следовало, ибо Констанс Энрикес покраснела как индюшачий гребешок.
К счастью, в это время послышался щелчок телефонного аппарата.
– Ласло, наконец, закончил, - сказала Констанс.
– Теперь мы сможем поесть. В наши дни ждать от молодых людей пунктуальности, конечно, не приходится, но я терпеть не могу задерживать прислугу.