Олег Рязанский
Шрифт:
— К Митрию идём проситься.
— Мы ить ополчились... а боярин не пускал... вота как...
— Ты уж нас не гони.
— Олег Иванович в сторону ушёл.
К ним стали собираться от других костров.
— Нету, милостивец, воеводы.
— Хрящ тут у нас за старшего, — неуверенно пояснил кто-то.
— Эка сказал — Хрящ! — возразили. — Хрящ ругаться и рогатиной махать горазд, а урядить войско — тут голову надоть иметь.
— Вот вам воевода! — Юшка указал на Степана. — Наш, рязанский, десять лет на меже сотником был, — приврал он для убедительности, — дважды ранен, в плену бывал, татар не раз бивал,
— Желаем! — нестройно закричали ополченцы.
— Ты что это опять за меня всё решил? — недовольно сказал Степан, но крики ратников, сбегающихся к костру, передающих друг другу радостную весть, что нашёлся им сведомый воевода, отбросили мгновенное недовольство. Он вскочил на своего коня, которого успел подвести расторопный Юшка, и возвысил голос, словно в бою:
— Коли желаете, слушайте меня! Сейчас мой меченоша разобьёт вас на десятки, выделит десятских и сотников. Повиноваться ему, как мне, он со мной все эти годы рядом сражался. А я поеду к великому князю и буду челом бить, чтобы он нам место в бою определил. — Уже отъезжая, спохватился: — Сколько вас тут рязанских? Кто-нибудь считал?
По лицам мужиков было видно, что не считали и сосчитать бы не смогли.
— Да уж поболе сотни.
— Считай, три сотни, никак не меньше.
— Полк!
— Говори — тысяча, — гоготнул кто-то. — Тысяцким будешь, сотник!
Все засмеялись. Степан ускакал к великому князю с лёгким сердцем: люди шли на кровавый, смертный бой с шуткой, такие не могут не победить.
Дмитрий Иванович в окружении князей и воевод стоял на опушке дубравы, откуда начиналось Куликово поле. Степан не решился отвлекать его и подошёл к Боброку:
— Воевода! Рязанцы пришли...
— Рязанцы? — переспросил удивлённо Боброк и, когда Степан кивнул, повёл его к великому князю.
— Значит, решился Олег Иванович? Кто же привёл рязанцев? Почему не идёт ко мне с докладом? — засыпал тот Степана вопросами.
— Великий князь, — сказал Степан, кланяясь, — воевода Боброк не так меня понял. Не полки рязанские пришли, а ополченцы. Добровольцы. Нет у них ни воевод, ни иных начальных людей. Я их до твоего повеления принял...
— А Олег? — не понимая до конца, спросил Дмитрий Иванович.
— Струсил Олег, чего от него ждать! — раздражённо вмешался Владимир Серпуховской.
— Олег, великий князь, не струсил, а выжидает, — сказал Степан. — Твой бросок на Ягайлу его напугал, но не столь сильно, чтобы вынудить к тебе присоединиться.
Воцарилось молчание.
— Что с рязанцами-то будем делать? — напомнил Боброк.
— С рязанцами... — отвлёкся от своих мыслей великий князь. — Тебе Степан нужен ещё?
— Я обещал отпустить его на время сражения.
— Вот пусть он и занимается рязанцами. Принимай ополчение, воевода!
Всю вторую половину дня Степан провёл в бесконечных хлопотах: договаривался с воеводой большого полка Тимофеем Васильевич Вельяминовым о месте рязанцев в боевом порядке, выпрашивал у княжеских оружейников мечи и щиты для своих ополченцев, кричал, просил, ругался, втолковывал...
Ночью большой полк занял своё место. Потянулись тревожные часы. Ратники думали о предстоящем сражении. Степан волновался о другом — удастся ли Мелику привести татар именно сюда, на Куликово поле? Если не удастся — весь стройный, продуманный до мелочей замысел рухнет. Его всё время подмывало пойти туда, к воеводам, великому князю, расспросить, но он понимал: не время сейчас отвлекать праздными вопросами занятых людей. А тут ещё поползли разговоры, что великий князь поехал в передовой полк и будет там, в первых рядах. Слух летел от полка к полку, и воины выражали своё отношение к такому поступку: большинство одобряло великого князя, были такие, кто полагал, что его место над схваткой, однако все восхищались им.
Под утро спустился туман, окутал всё поле. Невозможно было разглядеть, что происходит впереди. Где-то вдалеке, судя по звуку, проскакали кони, и сразу же по рядам воинов пронёсся слух: Мелик вернулся! Вывел татар на поле — быть битве!
На востоке, там, где, по расчётам, должны были появиться Мамаевы полчища, заалело восходящее солнце. Туман заколебался и пополз клочьями, открывая огромное, немереное поле.
Великий князь осадил сверкающего боевым нарядом коня перед большим полком, поднял руку, крикнул:
— Верю в победу, други! — и помчался дальше, к другим полкам.
Где-то далеко, на противоположном краю поля заунывно запела татарская труба. Вздрогнула земля — пошли тысячи воинов.
Степан оглянулся. За ним стоял первый ряд его рати — самые вооружённые, самые сильные рязанские мужики.
— Главное — плечо к плечу, щит к щиту, не размыкайтесь! — в последний раз напомнил он и выхватил меч.
Куликовская битва началась.
Глава тридцать шестая
...Как настырная баба пробралась на поле боя ещё до полного разгрома татар, как отыскала Степана среди трупов, ни он, ни раненный позже Юшка не знали. И Степан, и его меченоша очнулись уже в шалаше, в дубраве, за Непрядвой. Чисто вымытые, обихоженные, перевязанные, лежали они рядышком, словно два спелёнатых младенца, на невесть откуда появившейся пуховой перине, брошенной поверх еловых лап. А вокруг хлопотали Лукерья и три холопа.
Первым пришёл в себя Юшка. Когда Степан наконец открыл глаза, меченоша смог ответить на самые главные вопросы об исходе боя, обо всём, чего не мог знать Степан. Дни шли. Оба стали поправляться и неспешно, опираясь на палки, прогуливались вокруг шалаша. А потом смерды пригнали две пароконные телеги. В одной было сложено собранное на поле брани оружие и доспехи — русские, татарские, генуэзские. На вторую настелили сена и еловых веток, там устроились Степан и Юшка. Степан бросил последний взгляд на дубраву. Листва только начинала золотиться, осень стояла тёплая и сухая. Лукерья села на телегу, разобрала поводья, крикнула. Кони легко пошли, прядая ушами, балуя. Холопы поехали следом в телеге с оружием.
Лукерья, устроившись поудобнее, властно и уверенно держала поводья и время от времени оглядывалась на Степана. Она везла его домой, где он, раненный, слабый, почитай, месяц, а то и более будет в её власти. Степан прочитал всё это в глазах женщины, словно в книге, и вместо благодарности в нём проснулось глухое раздражение, и захотелось сделать больно.
— Я бредил в беспамятстве?
— Да, лапушка.
— Небось Алёну вспоминал?
Лицо Лукерьи на мгновение закаменело, но она сразу взяла себя в руки, кивнула и проговорила, почти пропела в ответ: