Олег Верстовский — охотник за призраками
Шрифт:
— Да-да, — буркнул продюсер. — Увеличиваем. Только, Игорь Евгеньевич знать не должен.
— Разумеется, — ухмыльнулся главреж. — Значит, все решили. Мельгунова снимаем отдельно, «восьмёркой», ставку Верстовскому увеличиваем.
Розенштейн кивнул и направился к выходу, тяжело переставляя толстые ноги-тумбы. Я плюхнулся на его место.
— Дмитрий Сергеевич, вряд ли получится.
Верхоланцев с таким изумлением взглянул на меня, будто я сморозил глупость.
— Что случилось-то, твою мать? — раздражённо пробурчал
— Я подрался с Мельгуновым и…
Верхоланцев взорвался громким хохотом, как ребёнок, до слез, утирая глаза платком. Отсмеявшись, похлопал меня по плечу.
— Слушай, что я тебе скажу. Наверху вопрос рассматривается о сериале на эту тему. Но поскольку Игорь Евгеньевич в сериалах не снимается. Дело это не царское. Главную роль играть будешь ты. Подумай над этим.
— Ну, тогда меня точно уволят из журнала, — обречённо пробормотал я.
— Не переживай. Я звонил твоему редактору, он сказал, что отпускает тебя насколько понадобиться. Переодевайся и гримируйся.
Я пришёл в гримёрную, шлёпнулся перед зеркалом, рассматривая разбитую губу и распухший нос.
— Господи, Олежек, что случилось? — всплеснула руками Галя. — Кто тебя избил?
— Охранник Мельгунова врезал.
Она нахмурилась, провела очень нежно по моим волосам щёткой.
— У вас какая-то преемственность в неприязни к Игорю Евгеньевичу. Гриша тоже бросался на него, чуть не задушил один раз. Еле разняли.
— А в чем причина-то была? Из-за гонорара?
— Да нет, конечно. Гриша, конечно, был не доволен, но срывать зло на партнёре из-за денег не стал бы.
Она замолчала, быстро отошла к двери, закрыла на ключ и вернулась.
— Олежек, скажу тебе по секрету. Только ты не смейся, пожалуйста. Гриша как-то признался, что Игорь Евгеньевич предлагал ему некую сделку, обещал, если Гриша согласится, то никогда больше не будет испытывать нужды в деньгах. Понимаешь, они с Юлечкой очень хотели ребёнка, но никак у них не получалось. Какие-то проблемы, нужны были средства, большие, на операцию.
— Но Григорий отказался, — резюмировал я мрачно.
— Да, он говорил, что это то же самое, что продать душу дьяволу. В фигуральном смысле, конечно. Он не мог пойти на это.
Я тяжело вздохнул, слова гримёра подтвердили опасения, но абсолютно не давали никаких доказательств.
— Галя, а почему именно в это место группа приехала? Захудалый городок на отшибе.
— Здесь студия выстроена, с павильонами на любой вкус. Очень удобно. Мы сюда не в первый раз приезжаем.
— А кому студия принадлежит?
— Бенедикту Романовичу. Ну и частично Вахиду, конечно. Ты же знаешь, Олежек, без этого нельзя, — смущённо добавила Галя. — Ну вот, все готово.
За разговорами Галя не прекращала работу, я взглянул в зеркало и поразился.
— Потрясающе, вы просто волшебница. Рожа, как новенькая, совсем незаметно, — удивился я, рассматривая грим, под которым скрылся разбитый
— Хороший ты мальчик, — проговорила она с печалью. — Моему Виктору могло быть почти столько, сколько тебе, Олежек. Но вот, не получилось.
Ненавижу расспрашивать людей об их несчастьях, но я чувствовал — она хочет рассказать сама.
— Он хотел режиссёром стать, поступил в театральное, Щукинское училище. Но потом пришло время в армии служить. Он мог не пойти, но решил, я — мужчина, отслужу, — в конце её голос дрогнул, она отвернулась, пытаясь скрыть предательски заблестевшие глаза. — Олежек, а ты в армии служил?
Я кивнул.
— Тяжело пришлось?
— Поначалу — да. Но меня дед успел научить многому, поэтому со мной сразу считаться начали.
— А отец? — осторожно поинтересовалась она.
— Ему всегда некогда было. Все по командировкам, поэтому дед и бабушка мною занимались.
В дверь постучали, и я услышал раздражённый голос Лифшица:
— Олег, ты где застрял? Быстрей дуй на площадку! Спишь что ли?
Я шёл по коридору, стараясь не думать о том, что придётся опять встретиться с Мельгуновым, вести с ним диалог, видеть его неживые, тусклые глаза.
Верхоланцев что-то объяснял Милане, она внимательно слушала, кивала. Я с трудом проглотил комок в горле. Представить, что мне придётся опять стрелять в неё.
— А, Олег, давай сюда. Сейчас задачу объясню, — сказал Верхоланцев, заметив меня. — Слушай внимательно. Вот там стоит камера, за ней будет стоять человек и подавать тебе реплики Мельгунова, а ты будешь смотреть в камеру, словно ему в глаза. Понятно? Все, что перед этим репетировали, но без него.
Я с облегчением вздохнул. Верхоланцев хитро улыбнулся в усы и добавил:
— Да, не волнуйся ты так. Мы решили этого говнюка отдельно снимать. И ему так спокойней, и нам. Согласен? Ну, вот и хорошо. Юра, будешь реплики подавать.
Второй режиссёр кивнул, но по его виду я понял, что он не очень доволен поручением. Но послушно встал за камеру и начал листать сценарий. Стеклянный «глаз» камеры вначале сильно раздражал меня, но я отвлёкся, представил оловянные глаза Мельгунова, вспомнил слова мамы Гали о сделке с дьяволом, и на меня нахлынула такая злость, будто в реальности этот мерзавец стоял передо мной.
— Хорошо, — наконец, сказал Верхоланцев. — Перерыв полчаса. Потом будем снимать. Верстовский, грим поправь. У тебя все потекло.
Я вышел в коридор, и чуть не столкнулся с двумя ментами, которые важно прошествовали мимо, даже не взглянув на меня.
— Что случилось? — спросил я, входя в гримёрную.
Галя сидела перед зеркалом, утирая платочком кончики глаз. Напротив неё вальяжно развалился наш администратор, Виссарион Германович.
— А, Олежек, — пробормотала Галя. — Проголодался? Бутербродик с колбаской или сыром хочешь?