Олег Вещий – Орвар-Одд. Путь восхождения
Шрифт:
<…> Поразительна неосведомленность русских людей о судьбе Олега. Сразу после обогатившего его похода, когда соединенное войско славянских племен и варягов взяло контрибуцию с греков, “великий князь Русский”, как было написано в договоре 911 года, исчезает не только из столицы Руси, но и вообще с русского горизонта. И умирает он неведомо где: то ли в Ладоге, где указывают его могилу новгородцы, то ли в Киеве…
Эпос о Вещем Олеге тщательно собран редактором “Повести временных лет” для того, чтобы представить князя не только находником-узурпатором, но и мудрым правителем, освобождающим славянские племена от дани Хазарскому каганату. Летописец Ладожанин (из окружения князя Мстислава [4] ) идёт даже на подтасовку, зная версию о могиле Олега в Ладоге (находясь в Ладоге в 1114 году и беседуя на исторические темы с посадником Павлом, он не мог не знать её), он, тем не менее, умалчивает о Ладоге или о Швеции, так как это плохо вязалось бы с задуманным им образом создателя русского государства, строителя русских городов. Редактор вводит в летопись целое сказание, завершающееся плачем киевлян и торжественным погребением Олега в Киеве на Щековице. Впрочем, в Киеве знали еще одну могилу какого-то Олега в ином месте. Кроме того, из княжеского архива он вносит в летопись подлинный текст договора с греками (911 года).
4
Речь о сыне Владимира Мономаха Мстиславе, мать которого, Гида Гарольдовна, происходила из англов, а жена была дочерью свейского короля Христина. Таким родством Б.А. Рыбаков объясняет тяготение услужливого летописца к Северу (Рыбаков, 1984, c. 301–302). С тем же успехом можно предположить, что в это время, напротив, в летопись был введён «основатель династии» Рюрик.
В результате редакторско-литературных усилий Ладожанина создается новая, особая концепция начальной истории, построенная на двух героях, двух варягах – Рюрике и Олеге. Первый возглавил целый ряд северных славяно-финских племен (по их просьбе) и установил для них порядок, а второй овладел Южной Русью, отменил дань хазарам и возглавил удачный поход 907 или 911 года на греков, обогативший всех его участников» (Рыбаков, 1982, с. 310–312).
Не вполне понятно, почему «умалчивает о Швеции», хотя это далеко не единственная земля «за морем» (!). А свеи (шведы) не то же самое, что урмане (норвежцы). Вспомним хотя бы летописное:
«Афетово же колно и то: варязи, свеи, урмане, гот, русь, аглян, галичан, волохове, римлян, нмци, корлязи, венедици, фрягов и прочии, присдять от запада къ полуденью и съсдятся съ племенем Хамовомъ…
В лто 6370. И изгнаша варягы за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в соб володти. И не б в нихъ правды, и въста родъ на род, и быша усобиц в них, и воевати сами на ся почаша. И ркоша: “Поищемъ сами в соб князя, иже бы володлъ нами и рядилъ по ряду, по праву”. Идоша за море к варягом, к руси. Сице бо звахуть ты варягы русь, яко се друзии зовутся свее, друзии же урмани, аньгляне, ини и готе, тако и си» (ПВЛ, подг. текста, пер. и комм. О.В. Творогова).
Так называемая «Иоакимовская летопись» в изложении В. Татищева, определяя Вещего Олега как «урманина» (Рюрик «предаде княжение и сына своего шурину своему Олгу, Варягу сущу князю урманскому»), согласуется в этом с «Сагой об Одде Стреле», по версии которой Одд был родом из Западной Норвегии. Только если сага делает Одда зятем Херрауда Старшего, то «летопись» называет Олега шурином Рюрика, то есть братом его жены. Каждый из вариантов может быть правильным (если, конечно, полулегендарный Рюрик исторически имеет хоть какое-то отношение к вполне историческому Олегу Вещему, и всё это – не плод переосмысления и редакции летописей десятки и сотни лет спустя после событий!).
Грешно употреблять рядом имена великого учёного Рыбакова и популярного сатирика Задорнова, но, к сожалению, последний с 2007 по 2017 год получал избыточно, на наш взгляд, продолжительные эфиры на телевидении, где много лет тиражировал на многомиллионную аудиторию антинаучные фрические теории, далёкие и от реальной истории, и от действительных знаний о родной речи. В этой связи придётся упомянуть-таки его псевдолингвистический выверт из документально-фэнтезийного фильма на тему Олега Вещего и «обретённой были», премьера которого состоялась 4 ноября 2015 года на RenTV.
Со ссылкой на «старинные этимологические словари», к которым Задорнов почему-то отнёс словарь «Владимира Ивановича» Даля (да-да, того самого «норманна», датчанина Валдамара Дала), рассказчик объявил, что слово «урманин», применимое к Олегу «в ряде летописцев», означало «житель очищенного от леса места». Что ж, поглядим словарь Даля: «УРМАН м. в тоб. произнс. урман, татр, лес, особенно хвойный; дремучие, обширные леса по болоту; в зпд-сиб. урман, что в вост. тайга, дикие, необитаемые леса, на огромном просторе: ель, сосна, пихта, кедр и пр. Урманный, к лесу относящс. | Тоб. медведь. Урма ж. костр. зверок белка, векша».
Со всем сарказмом, на который способны, заметим, что тобольские и западносибирские диалекты XIX века, конечно, были в ходу ещё на Древней Руси времён Лаврентьевской летописи, где в знаменитом перечне варяжских народов фигурируют собственно урмане, среди руси, свеев, англов, готов и т. д.!
Древнерусский этноним «урмане», они же мурманы, – бесспорно означает норвежцев, как это показано у специалиста по древнерусским источникам и автора знаменитого словаря Измаила Срезневского, а равно у того же Макса Фасмера.
«Мурман – название части побережья Сев. Ледовитого океана, а также его жителей, др. – русск. урмане “норвежцы” (Лаврентьевск. летоп.), Мурманские нмци “сев. народы, которые в союзе со свеянами воевали против русских” (Жит. Александра Невского 35), нурмане “норвежцы” (I Соф. летоп.), отсюда мурманка “вид меховой шапки”, с.-в.-р. (Рыбников), уже у Аввакума (114). Получено путем дистантной ассимиляции из др. – сканд. Nordmadr “норвежец, норманн”, ср. – лат. Nordmanni (Эгингард, Vitа Саr. 15, Лиудпранд); см. Томсен, Urspr. 49. Отсюда Мурманский берег, Мурманск – название города. Едва ли сюда же относится и имя былинного богатыря Ильи Муромца (см.), вопреки Халанскому (Этногр. обозр. 60, 178 и сл.)» (Фасмер).
Возвращаясь к изначальному пониманию Б.А. Рыбаковым роли Олега, нельзя не поразиться тому обстоятельству, как этот «литературный» персонаж, отнюдь не исторический деятель, был способен заключить подлинный договор, первый из сохранившихся текстов юридических документов Древней Руси.
Возникает и ещё вопрос: если всё так хитро и дальновидно подтасовано для введения в заблуждение «массового» раннесредневекового читателя, то не выдумал ли пройдоха-летописец и комету (Галлея)? К чему такие детали? Для придания достоверности собственному вымыслу? Нарочно ли он обрамил реальное астрономическое явление («Явися звезда велика на западе копеинымъ образомъ»), взятое из современных событию византийских источников, домыслами великодержавного характера?
«В это время появилась комета с запада… Назвали ее мечевой и говорили, что предрекает она пролитие крови в городе…» (Продолжатель Феофана. Жизнеописания царей VI, 3). Проход кометой Галлея перигелия приходится на июль 912 года (Святский, 1915, с. 201), однако ошибочно – уже в XII веке – появление кометы отнесено переписчиком летописи к лету 6419 (911 году). Поскольку появление кометы (по замыслу летописца) как бы предвещает Олегу смерть, то и договор с греками надо датировать не сентябрём 911-го, а сентябрём 912 года. В летописях история его подписания и сам текст договора приведены после упоминания о прохождении кометы.