Олег. Романтическая история о великом князе по мотивам русской летописи «Повесть временных лет» монаха Киево-Печерского монастыря преподобного Нестора-летописца
Шрифт:
Она кивнула.
– Твоего мужа обманули персы, у которых он их купил, здесь только один камень имеет цену – вот этот, – сказал грек и взял красный камень размером с горошину. – Он имеет цену, а остальные не имеют, хотя красивые. – Грек говорил спокойно и смотрел Ганне прямо в глаза. – И они сюда не очень подойдут, поэтому я решил, что надо сделать иначе, посмотри… – сказал он, снова вынул из мешочков подвески и положил перед Ганной. – Вот!
Ганна завороженно смотрела.
– А
Ганна уже видела, что все вещи хороши сами по себе, а вместе они никак не дополняют и не украшают друг друга, но что-то в ней ещё сопротивлялось.
– А теперь… смотри! – сказал грек, положил на стол кусок ткани и развернул, это была та самая ткань цвета самой тёмной сирени, из которой были сшиты мешочки. – Вот так! – И он положил сверху подвески.
Ганна ахнула.
– Но твой камень, – грек взял красный, – вот этот, его называют акунт, он и вправду дорогой, поэтому я отдаю тебе и твои украшения, и к ним ещё двадцать локтей аксамита… – сказал он, глядя Ганне прямо в глаза, так что та засмущалась.
– А?.. – Ганна хотела спросить, но грек не дал.
– А твои подвески я ещё подержу, а аксамит, тут даже больше, тут почти двадцать пять локтей, ты заберёшь прямо сейчас… Подвески получишь через несколько дней.
Дней оказалось не несколько, а много, и Ганна уже не один раз посылала Свирьку, но златокузнец говорил только, что грека нет дома и что «как он сказал, значит, так и будет».
Олег мучил и не выходил из её головы.
С начала похода уже прошло несколько седмин, а она то видела его тонущим в Днепре, а то сидящим на вороном коне, на краю своего свежераспаханного огорода. Тогда перед самым походом она тайком наблюдала за князем и любовалась, но уже не мечтала – Олег оборвал её мечту на глазах, мечта разбилась о девку, о рабыню Василису.
Этого Олегу она не хотела простить.
Утонул ли Олег?..
Она кликнула Свирьку, чтобы та сбегала к златокузнецу, но неожиданно Свирька отодвинула полог, шагнула в сторону и пропустила в светёлку Тарасия.
– Насилу отыскал тебя, Ганна, какие тут узкие и кривые улочки у вас, разреши присесть?
Ганна почувствовала досаду и неловкость, мужа нету дома, и она не ждала мужчину, если это не родственник, и грека не ждала, ещё молва пойдёт! Грек не должен был заходить, а подождать у порога, Ганна сама могла к нему зайти или прислать ту же Свирьку.
– Прости, хозяйка, что нарушил ваш обычай, но я могу уйти…
– Уйди, нежданный человек… Мы сейчас придём вслед за тобой, – в сердцах ответила Ганна и кивнула на Свирьку.
Тарасий поклонился и положил на лавку свёрток.
Ганна стояла и ждала и, как только грек ушёл, выставила наперсницу.
Она развернула свёрток – внутри лежали подвески. Она смотрела, опасаясь обнаружить что-то новое, в руки не брала, чтобы чего не нарушить, но ничего не нашла и тут же кинулась за полог, Свирька стояла и подслушивала. Почувствовав, что делает что-то не то, Ганна распрямила спину и приняла важный вид.
– Иди за греком, только не обгони смотри! Когда он зайдет в дом, подожди немного и тогда зайди сама, скажи, что я сейчас приду, поняла?
Свирька кивнула, но не стронулась с места.
– Чего ждёшь? – нетерпеливо спросила Ганна.
Свирька вопросительно зыркнула на свёрток, лежащий на столе за спиной хозяйки.
– Чего тебе?.. Ты разве не поняла, что я тебе сказала? – закричала на неё Ганна, Свирька надула губы, повернулась и пошла из дома.
Ганна вернулась, немного подождала и тоже пошла.
Улица от пролившихся дождей раскисла так, что настильные деревянные мостовые плавали. Ганна подобрала подол и встала в растерянности – пройти даже немного и не загваздать платья нечего было и думать. Но можно было и не думать и никуда не ходить, а подождать, когда за несколько дней улица высохнет и станет возможно пройти, но Ганне не терпелось.
Она вернулась, кликнула дворового мальчишку и велела запрягать. Как только кобыла была запряжена, Ганна отправилась в кузню к греку.
В повозке Ганна с трудом пробиралась по хлябям. Под копытами и колёсами расползалась мостовая, и Ганна рисковала – кобыла могла опрокинуть повозку, и тогда было не миновать свалиться в грязь.
Киева гора стояла в цвету, и дожди и ливни, лившие несколько дней, и ветер не побили яблоневого и вишнёвого цвета, только покрыли лужи и землю белыми лепестками.
Сегодня в первый ясный день улица пустовала, никто не решился ломать ни ноги, ни колёса в этих хлябях, и даже не играли мальчишки, которым было всё равно, что бегать, что плавать. Из жидкой грязи торчали только уши и пятачки свиней.
«Эти рады», – подумала про хрюшек Ганна и вдруг поняла, что на улице только она да свиньи, это её огорчило, но не больше чем на одно мгновение, потому что она вспомнила, что только что здесь прошла Свирька, а чуть раньше Тарасий – значит, не одни свиньи.
Свирька в кузне заворожённо глядела на раскалённые, сияющие тигли и кузнеца в чистой белой рубахе и с маленькими щипцами в руках и ещё чем-то мудрёным. Кузнец был старый, а Свирька тут лишняя: что кузнец, что колдун, его дело не терпит чужих глаз. Но Ганна, войдя, увидела, что кузнец нет чтобы выгнать, так ещё и поглядывает на Свирьку, и покряхтывает, и развёртывает плечи, только не вышагивает, как петух, и не подмахивает под себя крыльями. Ганна понимала, что это значит, она посмотрела на Свирьку, та не замечала кузнеца. Ганна шикнула, и девка выскочила на улицу.