Олеко Дундич
Шрифт:
Друга любить — себя не щадить
Стрепухову доложили о возвращении Дундича.
— В бурке девицу привез, — сообщил ординарец. — Сам видел — калач-баба. В околоток [16] ее поместил.
Вскоре явился и Дундич.
— Все хорошо, — сказал он, сбрасывая с плеча мохнатую бурку.
— Кому, может, и хорошо, а тебе плохо будет. — И, не ожидая, что на это ответит Дундич, Стрепухов, хмурясь, спросил:
— За бабой ездил?
— За
16
Так в царской армии назывался врачебный пункт при воинской части.
— В Колдаирове был?
— Там не был.
— У кого гостевал?
— У Мамонтова…
— Отставить! — оборвал Стрепухов. — С тобой командир полка разговаривает. Говори, что за бабу привез, где взял?
— У Мамонтова украл.
— Украл? Что, своих мало? — Стрепухов грубо выругался.
— Не для себя, а для Сорокового привез. Врача в полку нет, фельдшера на тот свет взяли. Если бы не эта дамочка, парень кончиться мог. Вот я и…
— Рассказывай по порядку, как было.
Было это так. Когда Стрепухова вызвали к телефону, Дундич вышел к лошадям. Возле коней находился Шпитальный.
— Товарищ Дундич, с Сороковым бида! Лежить ранетый, а пулю выколупать никому. Пропадае хлопэць.
— Где он?
— В околоток видвезлы.
Дундич — на коня. Шпитальный — за ним.
Околоток помещался в бывшем кулацком доме. В одной его половине лежали раненые и больные, в другой находилась семья фельдшера. Самого фельдшера не было в живых. Осколок снаряда, угодивший в санитарную повозку, сразил его насмерть. Нового фельдшера не прислали, и вся полковая медицина держалась на рослом санитаре атлетического телосложения. Он стоял возле корчившегося Сорокового, держа в руке скальпель, не зная, что с ним делать.
— Да что я в медицине? — оправдывался санитар. — Принести да вынести. Отправить бы его в город, да с места трогать нельзя. Пропадает парень.
— Не пропадет!
— А вы в нашем деле разбираетесь?
— Нет, а помочь берусь.
Сашко перестал стонать. На его бледном лице вспыхнул луч надежды. Сашко верил Дундичу и знал, что тот слов на ветер не бросает.
— Потерпи, Четрьдесять, часок-другой.
Дундич вышел с санитаром в другую комнату.
— Давай поскорее бинт, вату, йод.
Не прошло и нескольких минут, как Шпитальный увидел Дундича с забинтованной головой.
— Що за кумэдия? — удивился Шпитальный. — Быться — ни з ким не бывся, а в голову ранетый.
— Не спрашивай, Сашка выручать надо. Ты ведь местный, не знаешь ли, где у беляков лазарет?
— Неподалеку, на хутори. Верст десять с гаком будэ.
— А медицина там сильная?
— Дохтора немае, усим командуе хвельдшерыця Лидия Остапивна. Вона живэ на хутори, шоста хата з краю, с ризными ливнями.
— Ты с ней знаком?
— Я?
— Поехали! — скомандовал Дундич.
Гражданская война велась на степных просторах без твердо очерченных линий фронта. Бои шли за крупные и важные в военном отношении населенные пункты, за железнодорожные узлы, за подступы к ним. В остальных же местах редко можно было встретить посты боевого охранения.
Выехав за околицу, всадники придержали коней. Дундич вынул из кармана погоны. Капитанские нацепил на свои плечи, унтер-офицерские дал Шпитальному.
— Товарищ кома…
— Какой я тебе, к черту, «товарищ», — оборвал на полуслове Шпитального Дундич. — Называй меня «ваше благородие, штабс-капитан Драго Пашич».
— Слухаюсь, вашескородие! — и Шпитальный, ухмыльнувшись, приложил руку к козырьку.
Остановились неподалеку от дома с резным петухом на коньке. В одном из трех окон, выходивших на улицу, горел свет.
— Жди меня здесь, — шепотом произнес Дундич, передавая Шпитальному повод. — Пойду узнаю, дома ли она.
Дундич скрылся в темноте. Через несколько минут до чуткого уха Шпитального донеслось:
— Лидию Остаповну в лазарет позвали, — отвечал старческий голос. — Должна скоро быть.
Дундич направился к Шпитальному, но, услышав разговор, который вел коновод с незнакомым ему человеком, спрятался за дерево.
— С какого полка, милок? — интересовался незнакомец.
— С шестого донского генерала Краснощекова полка, — отчеканил Шпитальный.
— А почему лошади бесхвостые?
Шпитальный не сразу нашелся. Он сделал вид, что не расслышал заданного вопроса. В разговоре наступила опасная пауза. Она насторожила Дундича. Выкрутится Шпитальный или придется его выручать? И тогда Сороковой останется без медицинской помощи.
Разговор о бесхвостых лошадях казак завел не случайно. На Дону каждому было известно, что красные конники подрезают лошадям хвосты, а беляки их оставляют.
— Нэ чую, про що пытаешь, — прикинулся глуховатым Шпитальный.
Казак повторил свой вопрос.
— Коней мы у Дубового Яра у красных взяли. Хвосты ще не выросли.
— Тогда другое дело, — ответил казак. — Ты бы так сразу и сказал. — Казак нарочно чиркнул спичкой.
Желтоватый огонек осветил Шпитального, его унтер-офицерские погоны, сердитый взгляд.
— Извините, господин унтер-офицер, — заискивающе произнес казак. — Не видал, с кем разговариваю.
Когда Дундич подошел к Шпитальному, он уже был один. Ждать Лидию Остаповну возле ее дома было опасно.
— Поедем в лазарет, — предложил Дундич.
Проехали улицу; вдруг из переулка вышла статная женщина в шляпке.
— Вона, вона, — вполголоса произнес Шпитальный.
Дундич быстро сорвал с головы бинт и направился навстречу.
— Простите, если не ошибаюсь, Лидия Остаповна?