Оленин, машину!

Десса Дарья

— Эй, дружище, проспишь своё счастье! — крикнул ему, чтобы разбудить.

Парень не ответил.

Вдруг накатившая тревога стала липкой, как влажный лесной воздух после бури. Подойдя ближе, понял — бедняга был мёртв. При осмотре оказалось: крошечный осколок впился в висок. Наверное, высунулся, чтобы посмотреть, как идут дела, и в этот момент его настигла эта смертельная крупица нашей гранаты.

— Чёрт… — тихо выдохнул Марченко, рассматривая его.

— Жалко парнишку, — произнёс Прокопов.

—

Отнесём в деревню, — твёрдо сказал я.

Нам было жаль пацана. Кэцян не был солдатом, а всё равно погиб как один из них. Я забрал у него так и не пригодившуюся винтовку.

Мы быстро соорудили носилки из палок и веток. Положили на них тело Кэцяна и отправились обратно в деревню. Дорога, хоть и знакомая, теперь казалась тягучей и мрачной. Тишина тянулась за нами, и каждый шаг отзывался где-то глубоко внутри. Вес тела мальчишки не чувствовался даже — настолько он при жизни был худым, а теперь и вовсе словно последние килограммы растерял по дороге.

Когда мы вошли в деревню, местные жители начали собираться. Увидев мёртвого Кэцяна, они сначала замерли, а потом испуганно попятились. Кто-то прикрыл рот рукой, будто пытаясь сдержать крик. Было видно, что они не ожидали такого поворота. Ещё немного, и началась бы паника. Видимо, решили, будто это мы паренька жизни лишили.

— Старосту сюда! — крикнул я.

Через пару минут появился Вэнь Цзябао, старый и немощный, но с каким-то уважением во взгляде. Видимо, сразу оценил: мы несли паренька с уважением, а не как мешок с картошкой. Китаец подошёл, посмотрел на Кэцяна и нахмурился. Я объяснил ему, что произошло.

— Скажи им, — попросил я старика, — он погиб героически в схватке с японцами. Кэцяна больше нет, но он герой.

Вэнь Цзябао медленно кивнул, подошёл к людям и что-то сказал по-китайски, его голос дрожал от волнения. Жители замерли, потом начали шептаться между собой. Глаза старика наполнились слезами, и он добавил что-то ещё, голос его стал твёрже.

Постепенно в толпе стало меняться настроение. Я увидел, как сельчане склонили головы в знак уважения. Потом паренька у нас забрали и унесли.

Мы двинулись докладывать лейтенанту, как всё прошло.

Когда мы вернулись в деревню, солдаты, что остались здесь, с удивлением смотрели на нас. Увидев носилки с телом Кэцяна, стали перешёптываться. Никто не ожидал, что мы придём обратно так быстро, да ещё с покойником. Жилин вытащил из планшета карту с пометками, передал её Добролюбову. Тот нахмурился, пробежал глазами по линиям и значкам.

— Так, значит, сами разобрались? — с недоверием спросил он, переводя взгляд с карты на нас. — Сколько их было?

— Десять, — ответил я. — Все вооружены до зубов, готовились выступать.

Лейтенант посмотрел на меня пристально.

—

А точно больше никого? Ведь если это была только часть группы, то остальные могут ударить, и тогда нам будет туго.

Я пожал плечами.

— Лагерь был небольшой. Всё проверили — других не нашли. Но, кто знает, может, они где-то рядом, могут быть на других тропах. Один раненый говорил, что их отправили для удара по штабу фронта. Вполне вероятно, что они действуют небольшими группами.

Добролюбов нахмурился ещё сильнее.

— Плохо. Если это правда, то времени у нас мало. Вдруг эта группа не последняя? Нужно передать в штаб, чтобы усилили охрану. Но для этого сначала нужно вернуться и передать вот это, — он похлопал по планшету, куда убрал японскую карту.

Лейтенант посмотрел на меня и кивнул в сторону старосты. Я подозвал Вэнь Цзябао. Тот, увидев наш жест, подошёл неторопливо, переминаясь с ноги на ногу. Добролюбов протянул руку.

— Примите мои соболезнования за Кэцяна, — сказал он, сжав ладонь старика. — Он погиб как герой. Простите за это.

Старик медленно кивнул, его лицо было сосредоточенным, словно он обдумывал каждое слово.

— Спасибо за освобождение… И за продукты, — пробормотал он тихо, почти шёпотом. — Мы много потеряли, но вы дали нам шанс.

Добролюбов чуть наклонил голову, словно прощаясь, затем добавил:

— Желаю вам удачи. Пусть это будет началом новой жизни.

Старик снова поблагодарил, уже тише, и мы на этом попрощались. Местные жители стояли неподалёку, молчаливо наблюдая за нами. Видно было, что они пережили много горя, и слова прощания означали для них больше, чем простое расставание.

Мы быстро загрузились в машины и поехали обратно. Дорога была долгой, местами разбитой. Влажная глина и грязь усложняли путь, но мы двигались уверенно. К вечеру вернулись в штаб. Лейтенант тут же направился к командованию докладывать о выполнении задания. Жилин увёл своих. Мы с Пивченко остались вдвоём.

— Что, Никифор, — я мотнул головой в сторону студебекера и улыбнулся. — Махнёшь не глядя? Смотри, какая штука. Поди, оценил уже?

— Оценил, — буркнул казак. — Ну его на хер, — произнёс вдруг зло.

— Надо же, — опешил я. — Что так? Мощная же машина. Слыхал поговорку: танки грязи не боятся? Вот студер, он же как танк.

— Не хочу, — сказал Пивченко, как отрезал. — Мне виллис больше нравится. А тут я… да хер знает, как чинить эту бандуру. Помнишь, когда её те двое, с пулемётом, прошили? Радиатор мы ещё на дороге меняли.

— Ещё бы не помнить. Я-то думал, они из моего виллиса дуршлаг сделают.

— Так мы пока возились, я проклял всё. Тяжёлые детали, хрен подлезешь. Не, не хочу, — повторил он.