Оленин, машину!
Шрифт:
Что ж, вскоре оказалось, что Никифору повезло: ему разрешили вернуться на свою машину. Радостный, казак убежал. Я же остался около штаба. Жутко хотелось есть. Даже просто жрать. А ещё бы сто граммов наркомовских…
Добролюбов пришёл ко мне, когда уже начинало темнеть. Я сидел у машины, проверяя оружие, и не сразу заметил его приближение. Лейтенант подошёл тихо, будто не хотел отвлекать. Я поднял голову, и он сразу протянул руку.
— Молодец, Лёша, — сказал он, пожимая мою ладонь. В его голосе не было обычной строгости, только удовлетворение. —
— Это радует, товарищ лейтенант, — ответил я, чувствуя, как усталость дня отступает. В голове крутились мысли о том, что для нас это была очередная операция, а для кого-то спасённый штаб или жизнь.
— Ты тоже отлично справился, — добавил он, отпуская мою руку. — Не всем удаётся такие вещи провернуть без потерь.
— Спасибо, — коротко кивнул я.
— Отдыхай, но надолго не расслабляйся, — сказал Добролюбов с улыбкой, отходя на пару шагов. — Работа не закончилась.
Глава 40
Попрощавшись со следаком, я отогнал машину к ремонтной площадке, где уже копошился Кузьмич со своими коллегами. Они возились с каким-то броневиком, пытаясь его реанимировать. Моя машина тоже выглядела не лучшим образом — пули прошли по салону, оставив рваные отверстия. Одно колесо в дороге прохудилось, пришлось менять на запаску. Тормоза тоже работали не лучшим образом, да и подвеска, хоть она тут и простенькая, вела себя подозрительно.
Кузьмич, завидев меня, сначала нахмурился, но, заметив состояние автомобиля, скривил лицо и издал недовольное ворчание.
— Ну, что у нас тут, Лёха? — буркнул он, отставляя в сторону гаечный ключ и поднимаясь, чтобы осмотреть виллис. Он внимательно обошёл его кругом, разглядывая следы пуль, слегка пнул ногой спущенное колесо. — Прямо сито какое-то. Тут тебе и пробоина в радиаторе, и дверь погнута, и покрышка как в решете… Да уж, работы будет.
— Это ты ещё не видел, что внизу творится. Полный аллес капут, — я вымученно улыбнулся, поскольку усталость накатила с новой силой.
— Нормально ты так покатался.
— Да уж, пришлось японским милитаристам задать жару. Машина без повреждений не обошлась. Но едет, а это уже хорошо.
— Едет, говоришь? — проворчал старый мастер, вытаскивая из кармана кисет. Свернул самокрутку, закурил, не отрывая взгляда от дыры в дверце. — Ладно, пробитое колесо — это дело ясное, найдём запаску. А вот радиатор… И что там ещё говоришь?
Я перечислил «симптомы заболевания».
— Тут придётся попотеть, — мастер тяжело вздохнул. — И подвеску тоже надо будет рихтовать, иначе её заклинит при малейшей тряске. Да и стекло надо новое, — он постучал пальцем по пусто раме.
Я только кивнул, не зная, что ещё добавить. Да и усталость была такая, что слова сами терялись.
Кузьмич посмотрел на меня, потом махнул рукой:
— Да ладно, Лёха, давай, иди отдыхай. Главное, сам жив-здоров. Как там казачок наш?
— Нормально.
—
Я трижды сплюнул через левое плечо и пошутил:
— Вашими молитвами.
Кузьмич усмехнулся.
— Справимся как-нибудь, не в первый раз, — сказал он, с сочувствием глядя на виллис, словно это не машина, а заболевший близкий ему человек. — Завтра как новенькую верну, а тебе сейчас явно надо прикорнуть. Выглядишь хреново.
— Спасибо, Кузьмич, — ответил я, чувствуя благодарность за его добродушие, и, развернувшись, направился туда, где должна была быть Зиночка. Пару дней не видел её, и теперь меня неудержимо тянуло встретиться. Вот прямо возжелалось женской ласки, аж сил нет. В прежней жизни к своим годам я со многими дамами встречался. Пресытился, можно сказать. Но теперь, оказавшись в более молодом теле, чувствовал свежие силы. Даже несмотря на усталость.
Зиночка нашлась в маленькой палатке, что служила ей временным жильём. Сидела за сложенным из ящиком подобием стола, что-то читала. Когда я вошёл, девушка подняла глаза, и в них блеснули удивление и радость. Она бросилась в мои широко расставленные руки:
— Алёша! Наконец-то вернулся! — Зиночка прижалась ко мне, уткнувшись лицом в плечо. Я почувствовал тепло её тела, и усталость вдруг ушла куда-то на задний план.
— Ждала? — улыбнулся я, осторожно отстраняясь, чтобы посмотреть ей в глаза.
— Конечно, ждала. Всё думала, как вы там, целы ли… — она замолчала, будто вспомнив что-то неприятное. — Как всё прошло?
— Мы с заданием справились, — я попытался говорить спокойно, но голос всё же дрожал от недавнего напряжения. — Разведка, как всегда, не обошлась без трудностей. Потери есть… Но главное, что мы выполнили свою задачу.
— Кто погиб? — тихо спросила она, опустив глаза.
— Парня одного, — я почувствовал, как в груди опять щемит. — Боец хороший был. Потом ещё китайчонка одного. Проводника из местных. Взял на себя роль, которой никто бы не захотел. Здорово нам помог.
Она кивнула, и в её глазах мелькнула скорбь.
— Это ужасно… Но… — она замялась, взглянула на меня — ты жив. И это главное. Иди умойся, рукомойник там, на дереве рядом, я тут кое-что приготовила. Как чувствовала, что вернёшься.
Сбросив шинель на спинку стула, я вышел из палатки. Снял гимнастёрку, тщательно вымыл руки, лицо и шею, грудь и спину не забыл. Освежился и, обтеревшись, вернулся. На столе уже стояла простая эмалированная тарелка с едой. В воздухе витал аромат только что сваренной перловой каши и слабый запах тушёного мяса.
— Алёша, садись, сейчас всё подам, — Зиночка кивнула на табурет. Я устало опустился, а она подошла к буржуйке, сняла с неё котелок.
Еда была скромная, но в тот момент казалась мне настоящим пиршеством. На столе передо мной стояла миска с наваристым мясным бульоном, который Зиночка приготовила из оставшихся запасов. Небольшие кусочки мяса плавали в этом янтарном отваре, вместе с несколькими ломтиками картошки и нарезанной морковкой.