Оленин, машину!
Шрифт:
— Никоим образом, — улыбнулся оперативник. — Просто появилась оперативная информация, что офицер, с которым ты схлестнулся, был непростым человеком.
— Да? — сделал я вид, что не понимаю, хотя уже начал догадываться. — И что в нём такого особенного?
Добролюбов помолчал. Решал, видимо, стоит со мной делиться или нет.
— Он тебе, случайно, перед смертью ничего такого не рассказывал?
Я сделал вид, что усиленно вспоминаю. Даже лоб наморщил. Потёр подбородок, будто проверяя, не слишком ли сильно отросла щетина. Нет, не должна была. Перед тем, как мы с Зиночкой окунулись
— Он мне рассказывал только об истории своего рода. Видимо, впечатлить хотел. Про своих предков, которые у него были сплошь военными. Генерал на генерале. Даже при Порт-Артуре один участвовал, — сказал я.
Про катану ни слова. Иначе отберёт. Скажет нечто вроде «это важная улика», и прощай, творение Мицуи Хара, которого вдохновляли духи предков. Мысленно я ещё попросил у оперативника прощения за своё решение молчать. Но прежде надо понять, какое в задуманной им игре место отводится для меня. Быть пешкой или разменной монетой не собираюсь. Не для того переродился в новом теле, чтобы меня использовали, как презерватив.
Добролюбов, кажется, поверил. Тогда настал мой черёд вопросы задавать. Всё-таки у нас беседа, а не допрос.
— А что случилось-то? Может, скажешь? — снова поинтересовался я таким тоном, что вроде бы и не слишком мне интересно. Скорее, любопытно просто.
— Лейтенант Сигэру Хаяши, согласно оперативным данным, владел информацией о ценностях, которые китайские товарищи собирались переправить в СССР по железной дороге накануне японского вторжения, — сказал Добролюбов. — Но нам известен лишь маршрут, по которому двигался состав. В каком-то месте он потерпел крушение. Японцы его взорвали, не зная о содержимом одного из вагонов.
— Что же там было? Какие такие ценности? — уточнил я.
Оперативник пожевал губами, раздумывая.
— Учти, Алексей. Я не имею права тебе разглашать эти сведения.
— Ну, ладно тогда…
— Но я сделаю это, поскольку видел тебя в деле, — твёрдо сказал Сергей. Мне стало приятно.
— Слушаю внимательно, — ответил ему.
Добролюбов прочистил горло. Потом заговорил спокойно и буднично, словно рассказывал об ассортименте в продуктовом магазине:
— Если переводить на рубли, то сумма получится астрономическая. Ценности — это буквально. Золотые слитки, ювелирные изделия, драгоценные камни, огромные суммы в долларах. Есть информация, что там даже золотые царские червонцы имеются. Словом, много чего. Всё это было спрятано в бронированном контейнере, который перевозил отдельный вагон. После того, как он пропал, японцы пытались его искать. Сигэру — один из тех, кто руководил поисковой операцией.
— Но ведь я встретил его, когда он командовал отрядом камикадзе, — заметил я.
— Всё верно. Поскольку миссию он благополучно провалил, ему был предоставлен выбор: или увольнение из императорской армии и возвращение домой с позором, или отважная смерть на поле брани. Он выбрал второе. Эх, жаль, что сведения об этом человеке к нам поступили слишком поздно… — оперативник с досады махнул рукой, достал пачку папирос. Вытащил одну, дунул в неё, чтобы сбить табачинки с мундштука, но перестарался,
— Ты прямо как Глеб Жеглов, — усмехнулся я, вспомнив такой же эпизод в «Место встречи изменить нельзя».
— Это ещё кто? — нахмурился Добролюбов.
Я замялся на мгновение.
— Да так, знакомый один. В московской милиции служит.
— А… ну-ну… — задумчиво произнёс оперативник.
Мы замолчали. Во мне боролись два чувства. Первое — ничего Добролюбову не говорить. Он типичный честный советский мент, воспитан на военной дисциплине, и если узнает о сокровищах, не раздумывая отдаст приказ сдать их государству, как положено. Под опись, протокол, с понятыми и прочее. Но тут есть заковыка. Не верю я чиновникам. Даже в сталинские времена существовали (то есть они есть и теперь) такие, кто слишком любит роскошь.
Вот прямо сейчас, в августе 1945 года, пока вся наша страна зализывает кровавые раны, военные и гражданские начальники всех мастей отправляют на восток из Германии целые составы с барахлом. Ну вот на кой чёрт, спрашивается, этим людям все эти немецкие гобелены, мебель ручной работы, антикварные вазы, статуэтки, часы и другие предметы, не говоря уже о драгоценностях? Нет, ладно, если бы это выставляли на продажу. Тем же западным ценителям. Устраивали аукционы по типу Сотбис, а деньги направляли на восстановление страны. Так нет же, барахло оседает по подмосковным дачам и столичным квартирам!
Нет, не хочу, чтобы и эти сокровища раздербанили. Тут мне пришла в голову интересная мысль. А что, если я использую их, чтобы получить более точную информацию о том, как Япония собирается обороняться? Ведь если Хиросимы и Нагасаки не случилось, значит, есть несколько вариантов развития событий. Самый очевидный — Квантунская армия не сдастся в плен, как это было в моём сентябре 1945 года, а постарается эвакуироваться домой. И там прямо сейчас, предвидя высадку наших войск, уже вовсю готовят оборонительные рубежи.
Я задумался. Добыть их будет непросто. Это тебе не вскрыть сейф в кабинете полковника Кудасова, как сделали мстители в великолепной кинотрилогии. Тут надо выходить на высокопоставленных военных японской армии. А кого из них я знаю? Никого. Совершенно. Вон, был Сигэру, да и того пришлось на ноль помножить. Значит, мне должен помочь Добролюбов. Но как ему объяснить, что я не собираюсь передавать ценности советским властям?
— Сергей, а что бы ты сделал, если бы нашёл те сокровища? — спросил я, стараясь говорить как можно небрежнее, будто разговор был всего лишь о чём-то не слишком важном.
Оперативник взглянул на меня с лёгким недоумением, но всё же ответил спокойно:
— Как это что? Отдал бы государству, конечно, — в голосе звучала уверенность, словно для него это был единственный правильный ответ.
Я на секунду замер, обдумывая следующую фразу, и затем осторожно продолжил:
— А как насчёт… более хитрого хода?
Добролюбов сразу нахмурился, глядя на меня так, будто не верил своим ушам.
— Что за ерунда, Оленин? — пробормотал он, прищурившись, словно высматривал во мне врага народа, японского шпиона и прочую предательскую сволочь в одном лице.