Оленин, машину!
Шрифт:
Я посмотрел на него с интересом. Ну до чего ж тщеславный!
— Прости, но я добыл её в бою. Едва не погиб. Она мой трофей.
— Не можешь подарить? Продай. Что хочешь? Всё отдам! — страстно заговорил Николоз, его голос дрожал от желания. Остальные пассажиры посмотрели на него с интересом. Девушки стали шушукаться, посмеиваясь. Гордый грузин не удостоил их даже взглядом.
Я мог понять его. Но эта катана… она уже стала частью чего-то большего, частью меня самого. И тот момент, когда меня буквально унесло в 1904 год, на гору в окрестностях Порт-Артура… было в этом
— Николоз, — медленно сказал я, чувствуя, как напряжение возрастает, — эта вещь не на продажу.
Грузин замер, взгляд его стал жёстче, но быстро сменился на что-то более смиренное. Видимо, он понял, что этот разговор не приведёт к результату.
— Нет, всё-таки скажи, что ты хочешь? — спросил он, в глазах его читалось настойчивое любопытство.
— А что у тебя есть? — ответил я, иронично поднимая брови. Думал, что после этого он отстанет. Какое там!
Грузин крепко задумался, его лицо изменилось, когда он начал перебирать в уме свои «сокровища» и трофеи.
— У меня есть некоторые вещи, которые могут пригодиться, — начал он, как будто сам не веря в свою удачу. — Слышал про Sturmgewehr 44?
Я слегка усмехнулся.
— Слышал, — ответил сразу. Не буду же рассказывать, что буквально в этом году оружейник Михаил Калашников, опираясь в том числе на Sturmgewehr 44, уже разрабатывает свой образец, который войдёт в мировую историю под названием «АК-47». Интересно, у Гогадзе откуда эта «машинка»? Видимо, привёз с западного фронта, хитрец. Или здесь уже выменял на что-нибудь.
— Это не то, что мне нужно, — сказал я. — Говорю о чём-то более ценном.
Грузин на мгновение замер, затем выдохнул, словно собрался с силами.
— Я могу предложить тебе помощь, — наконец произнёс он. — У меня есть связи. Я знаю несколько людей, которые могут помочь с решением некоторых вопросов. Тебе это не пригодится?
«Вот она, грузинская мафия в действии», — шутливо подумал я.
— Прости, дружище. Но это всё меня совсем не интересует.
— А что же тогда тебе нужно?! — вскричал Гогадзе так громко, что даже писали, задремавшие под шум мотора, вздрогнули и посмотрели на него.
— Николоз, — сказал я, твёрдо глядя ему в глаза. — Если ты хочешь остаться моим другом, давай договоримся: эта катана — моя. И точка.
Грузин поник. Опустил глаза.
— Как скажешь, генацвале, — произнёс с тоской.
Мы продолжили путь. Студер трясло на ухабах, приходилось крепко держаться за жёсткую лавку, что то и дело норовила крепко долбануть по пятой точке. Никакого комфорта. Но зато едем, уже хорошо. Память подсказала когда-то увиденное настоящим Алексеем Олениным — многокилометровые маршевые колонны советской пехоты, уныло бредущие по бескрайним степям Украины в сторону Днепра. Лил дождь, было холодно. Под ногами — грязное месиво. Но надо идти, и тысячи людей шагали, с трудом выдирая ноги из жижи, чтобы сделать ещё шаг к Победе.
Глава 50
Я
Мы с грузином подошли к машине, которая выглядела гораздо хуже, чем я её запомнил. Она лежала на боку, сильно помятая, со всеми следами той страшной аварии, которая едва не отправила нас с пассажиром на тот свет. Радиатор теперь уже не парил. Вид у боевого внедорожника был действительно плачевный. «Краше в гроб кладут», — вспомнилась поговорка. Я наклонился, чтобы ещё раз осмотреть повреждения.
Гогадзе поцокал языком, присев рядом.
— Этот железный конь уже не встанет, — сказал он, скептически качая головой. — Проще его пристрелить, чем пытаться починить. Давай тут бросим, а? Спишешь на боевые потери. Я свидетелем буду.
Я выпрямился, вытер грязь с ладони и посмотрел на него серьёзно.
— Верного друга в беде не бросают, Николоз, — твёрдо ответил я, словно говорил о боевом товарище, а не о груде железа. — Мы его на ноги поставим. На колёса, то есть.
Грузин улыбнулся уголком губ, слегка недоверчиво покачав головой.
— Этого «друга», похоже, словно танком переехали, — не сдавался он. — Лучше взять что-то новое, а это в металлолом.
Но я не собирался сдаваться. Виллис за всё время службы не подвёл меня ни разу. Как бы не жаловались на американскую технику, эта машина переживала и болота, и камни, и даже сдюжила после обстрела из японского пулемёта. Бросить её сейчас, только из-за поломки, когда от нас требовалась лишь возможность починить и дать ещё один шанс, я не мог.
— Нет, — решительно сказал я. — Будем тащить.
Гогадзе развёл руками.
— Ну, ты упрям, как осёл. Но помогу, если хочешь, — сказал он с лёгким смешком в голосе. «Странный он всё-таки тип этот Николоз. Над оружием трясётся, а вот автомобиль, от которого пользы, даже, и побольше будет, готов бросить». Конечно, я понимал, что Гогадзе в какой-то степени прав. Возиться с виллисом механикам придётся очень долго. Даже представляю, какими херами Кузьмич покроет мою голову, когда увидит, что за металлолом я ему притащил. Но я твёрдо решил: раз доверили мне автомобиль, буду его спасать, как он меня.
Мы пошли обратно к грузовику за тросом. Я забрал из кузова нужные инструменты и подошёл к «виллису». После нескольких минут возни удалось закрепить трос на одной из уцелевших металлических частей рамы. Гогадзе помогал, хотя я видел, что он по-прежнему скептически относится к затее. Но, как говорят, в бою и конь хромой пригодится, если другого нет.
— Ну что, готов? — спросил я, пристегнув последний крепёж.
Гогадзе кивнул и снова забрался в кабину студебекера. Я отошёл на безопасное расстояние и дал сигнал. Грузовик медленно двинул вперёд, трос натянулся, и виллис со скрежетом начал трогаться с места. Задняя ось качнулась, и машина, неуверенно покачиваясь, словно пьяная, выпрямилась.