Олений заповедник
Шрифт:
– Ужасный человек, – сказала Илена. – Такой жестокий. Как он разговаривал с тобой.
– А он только так и умеет говорить. Он не пользуется словами. Просто швыряет их как попало по настроению. – Айтел рассмеялся. – Перед нами не человек, а сплошные эмоции. Не как я.
– Да ты полон эмоций, – сказала она и, смутившись, уставилась в тарелку.
А у Айтела испортилось настроение. Неправильно он отреагировал на слова Тепписа. Можно было по-разному ему ответить, он же слишком долго молчал, а потом лишь улыбнулся и пошел прочь с Иленой.
– Я кое-что вспомнил, – сказал он, возобновляя разговор. – Я знаю в пустыне небольшую заводь. Довольно приятное место. Множество кактусов. По-моему, там есть даже дерево. Почему бы нам не поплавать там?
Она по-прежнему была надутой итальянской девчонкой, хотя начало проступать и кое-что другое.
– Я сегодня, наверно, уеду на автобусе домой, – тихо произнесла она.
– Ну, ты просто не в себе.
– Нет, я хочу домой. – Он заметил, что она ни словом не обмолвилась о том, какая жалкая жизнь ее там ждет. – Ты был такой милый, – не к месту добавила она, и ее вдруг затрясло.
– Послушай, Эспосито, – веселым тоном произнес он, но в ее глазах появились слезы, и она вышла из комнаты. Он услышал, как закрылась дверь в спальню. – Глупо, – во всеуслышание сказал Айтел. Он едва ли знал, к кому это относится – к Илене или к нему самому.
Он думал, что она отдалась ему, чтобы унизить Муншина. Теперь настал другой день, и она унизила только себя. Он подошел к двери в спальню, открыл ее и сел рядом с Иленой на кровать.
– Не плачь, – сказал он ей нежно. Она вдруг стала ему дорога. Она так ему нравилась. – Не плачь, обезьянка, – сказал Айтел и принялся гладить ее по голове. Это вызвало у Илены водопад слез. А он обнял ее, слегка забавляясь, слегка досадуя на себя, однако не без сочувствия. – Ты такая милашка, – сказал он ей в ухо.
– Нет… это ты так мило ко мне относишься, – со всхлипом произнесла она.
Через какое-то время она поднялась, посмотрела на себя в зеркало, вскрикнула от ужаса и прошептала:
– Как только у меня будет во что переодеться, пошли к бассейну.
– Ой, да ты просто чудище, – сказал он, и она жадно обхватила его руками.
– Пожалуйста, не смотри на меня, – сказала Илена. – Пока я не приведу себя в порядок.
Он послушался. Получив ключ от номера Илены после того, как она призналась, что его ждет там кавардак, а он поклялся, что это не имеет значения, Айтел отправился в недалекую поездку по Дезер-д'Ор и нашел ее отель. Номер у нее был небольшой, и окно выходило в вентиляционную шахту – единственную в Дезер-д'Ор вентиляционную шахту, подумал он Она приехала всего с одним потрепанным чемоданом, однако умудрилась разбросать его содержимое по всей мебели. Она была, несомненно, неряхой, а горничная – что указывало на уровень отеля – ничего не убрала, кроме постели. Айтел с грустью смотрел на разбросанные вещи. «Какая неряха», – подумал он, бросая трусики на смятую блузку, чтобы освободить место для себя. Он сел на освобожденный стул и, закурив сигарету, сказал себе: «Надо будет так все устроить, чтобы вечером посадить ее на автобус».
Но на автобус он ее не посадил. День превратился в сплошное удовольствие. И хотя никто не подошел к их столику побеседовать, это вполне устраивало Айтела. С тех пор как он проснулся, настроение у него все время менялось от меланхоличного к возбужденному. В известной мере он был доволен тем, что об его ссоре с Тепписом стало так быстро известно. Пусть оставят его в покое, думал он, пусть их, имея в виду Илену и себя, оставят в покое. «Начнем с чистой страницы», – на протяжении всего дня повторял про себя Айтел, точно строку из песни, застрявшую в голове.
Он был очень доволен Иленой. Ее тело, которое он еще не успел изучить, выглядело прелестно в купальном костюме. Он сидел на солнце, чувствуя, как при мысли, что через два-три часа снова будет владеть ею, по телу медленно разливается тепло. И было несказанно приятно оттягивать эту минуту. Сегодня Илена весело смеялась. Ее пухлые губы растягивались, красивые белые зубы блестели, и Айтел обнаружил, что старается вызвать ее смех. Она чувствовала, что люди на них смотрят, она стеснялась – и сильно – и, однако же, умудрялась сохранять самообладание, не то что прошлым вечером на приеме. Он не мог не оценить достоинства, с каким она слушала его; глаза ее говорили, что она понимает скрытый смысл его слов. «Я могу кое-что сделать из этой девочки», – подумал он. Это будет нетрудно. Он может научить ее говорить, не жестикулируя, может убрать из ее низкого голоса вульгарные интонации. Айтел был поистине влюблен в этот день. Все было идеально. «Чарлз Фрэнсис против всего мира», – с предусмотрительной иронией думал он, но это едва ли могло сдержать переизбыток его чувств. Он вдруг вспомнил те годы, когда учился в колледже одного из университетов на востоке страны, что было вершиной честолюбивых планов его родителей, и с изумлением подумал – правда, это было так давно, – каким был недоделанным подростком. С какой ненавистью и жаждой быть таким же смотрел он на богатых студентов, гордо шествовавших со своими девушками ко входу в студенческие сообщества, куда его никогда не приглашали; какое презрение он чувствовал к девушкам, с которыми встречался, городским, работающим девчонкам и малопривлекательным студенткам из соседнего колледжа для девушек, с которыми он порой проводил вечер. Он вышел из школы, мучаясь от сознания, что весь свет считает его некрасивым и незначительным, и, возможно, это побудило его создать свои первые картины. Его успех был действительно рожден этой жаждой и злостью, и в те годы в киностолице, когда его жажда выдвинуться была удовлетворена, а злость нашла выход в остроумии, он перестал погонять себя, стал предметом восхищения и утратил энергию своего таланта. Сидя рядом с Иленой, он думал о том, каким был, когда начинал, и надеялся, что талант вернется. Илена поможет ему, с такой женщиной он может жить. Она теплая, и она так отдавалась ему прошлой ночью. А он в этом так нуждался, чтобы сохранять уверенность в себе.
– Ты чудо, – как мальчишка, сказал он ей, и его еще больше тронуло то, с каким сомнением она восприняла его слова.
Она тонко чувствует. Это он решил твердо. По собственной инициативе она заговорила о Муншине, и Айтелу понравилось ее мнение о нем.
– Он неплохой человек, – сказала Илена. – Ему хотелось бы видеть рядом влюбленную в него женщину. Я была нечестна. Внушала ему, что люблю его.
Ее откровенность спровоцировала Айтела.
– Колли считал, что ты любишь его? – спросил он.
Она удивила Айтела своим ответом.
– Не знаю. Он смекалистый. Ты же знаешь, как он разбирается во взаимоотношениях.
– Да уж.
– Мой психоаналитик считал, что я должна попытаться найти к нему подход.
– Ты больше с ним не общаешься?
– Я перестала ходить на психоанализы. По-моему, я совершила ошибку, уйдя от этого доктора. – Почему-то странно было слышать от нее такие слова. – Понимаешь, – продолжала она, – я вела себя с доктором, как с Колли. – В глазах ее на миг сверкнул чертенок. – Я отправлялась куда-нибудь и устраивала с мужиками всякие чудеса, чтобы выглядеть в глазах моего доктора не как все. – Она хихикнула. – Ну, ты понимаешь: чтобы он записал меня в особую категорию.
Айтел старался не морщиться от ее манеры говорить.
– А как это воспринимал Колли? – спросил он.
– Ненавижу его, – вдруг заявила она. – Он простил бы меня, даже если бы я, понимаешь, дала ему смотреть, что вытворяю. Он такой лицемер, – со злостью произнесла она и, сжав руку Айтела, добавила: – Сама не понимаю, как я могла так долго быть с ним.
Айтел кивнул.
– Колли не был таким покорным, когда заходила речь о разводе с женой.
– О, это было невозможно. Мне стыдно за себя. – Она рассеянно провела рукой по рту. – Странный он, этот Колли. Весь набит чувствами вины и тревоги.
«Опять эти чертова выраженьица», – сказал себе Айтел. Это неприятно напоминало другие его романы. Столь многие из его женщин ходили к психоаналитикам и потом пересказывали тому и другому: что Айтел сказал про аналитика; что аналитик сказал про него. M'enage-`a-trois [2] на современный манер.
Но Илену было уже не свернуть.
– Колли очень сложный человек, – сказала она Айтелу. – Хочет думать, что он не эгоист, и в то же время считает себя никчемным. И счастлив, только когда думает, что он одновременно и такой и этакий. Есть тут смысл? Я хочу сказать, сама не знаю, не знаю, как выразить то, что хочу.
2
Брак втроем (фр.).