Олений заповедник

Мейлер Норман

– О, я не об этом. Он был так со мной мил. Сказал, что дает их мне взаймы. И, знаешь, Мэрион, если подфартит, – пообещала Бобби, – я ему их верну. – И не отрывая от него взгляда, принялась кружить по комнате, пересаживаясь со стула на стул. Бобби была высокая и, пожалуй, слишком тощая для девицы по вызову, лицо у нее было бледное, серьезное, несовременное. – Чудесная у тебя берлога, – сказала она.

А он снимал меблированный дом и считал, что тут совсем не много от него. Современная мебель, на его взгляд, была такой же безликой, как камни и кактусы в пустыне.

– Так как же все прошло? – спросил он.

На самом-то деле это его не интересовало – он собрал такую информацию обо всех в Дезер-д'Ор, что новый человек едва ли мог внести изменение в статистику. Фэй задал вопрос по обязанности, как профессионал.

– Просто чудесно. Я по-настоящему переживала, – сказала Бобби.

Вот в этом Мэрион сомневался. Последнее время ему стали нравиться холодные женщины, но Бобби он находил не просто холодной – самый акт был для нее кошмаром, и хуже всего, что она даже не осознавала это. Губы ее тронула сухая улыбка маленькой девочки.

– Пережила на всю катушку, – подсказал Мэрион.

– Взмыла до небес.

– Да, – сказал Мэрион. – Айтел знает много всяких штучек.

– Дело не в штучках. По-моему, Чарли неравнодушен ко мне. Ты и представить себе не можешь, какой он милый.

– Он в самом деле милый мужик, – сказал Мэрион.

– Он такой был смешной, когда увидел детей. Вейла проснулась и начала плакать, так он взял ее на руки и стал качать. И, клянусь, у него были слезы на глазах.

– Это было до того, как он тебе заплатил?

– Да.

– Ну, что тут скажешь? – произнес Мэрион.

– А вот тебя славным не назовешь, – сказала Бобби. – Ты не понимаешь. Я была сегодня в такой депрессии. Думала: не умею я, наверно, как следует заниматься этим делом, и Чарли Айтел так здорово меня подбодрил. С ним чувствуешь себя… человеком.

– Когда, сказал он, снова увидится с тобой?

– Ну, он ничего точного не сказал, но по тому, как улыбнулся, когда уходил, я думаю, через денек-другой.

– Пять сотен, – произнес Мэрион. – Учитывая, что одна треть идет мне, а две трети тебе, ты должна мне сто шестьдесят семь. Могу дать сдачу.

– Мэрион! – в изумлении воскликнула Бобби. – Я считала, что должна тебе всего семнадцать долларов. Ведь он же должен был оставить только пятьдесят,верно?

– Одна треть мне, две трети тебе – так положено.

– Но ведь я не обязана была говорить тебе, сколько он мне оставил. Ты наказываешь меня за то, что я такая честная.

– Крошка, ты просто не могла не похвастать. За это ты и расплачиваешься. Честолюбие. Во всем виновато честолюбие. У меня тоже есть честолюбие, которое должно быть оплачено.

– Мэрион, ты ведь не знаешь, что значат для моих детей лишние деньги.

– Слушай, – сказал Мэрион, – можешь пойти и утопить их. Мне без разницы.

И он подумал, не врезать ли ей. Он редко такое себе позволял, но она раздражала его. До того провинциальна и к тому же еще мазохистка. Считает, что уж очень опустилась. Вот какие типажи, подумал он, составляют его конюшню. Нет, ударить ее будет ошибкой. Через неделю Бобби будет с удовольствием этим заниматься.

– Мэрион, мне кажется, я должна кое-что тебе сообщить.

– Может, перестанешь объявлять о своих намерениях, а будешь просто говорить! – взорвался он.

– По-моему, я сильно втрескалась в Айтела, – напрямик заявила она, – и в связи с этим возникла определенная проблема, о которой тебе следует знать. Мэрион, я не создана для того, чтобы ходить по вечеринкам.

– Ничего подобного – создана. Я еще не встречал девчонки, которой это было бы не по плечу.

– Я подумала, что если у меня получится с Чарли Айтелом, ну, в общем, тогда я хотела бы бросить этим заниматься и считать мою работу маленьким эпизодом, который был в моей жизни, когда я сидела на мели. Я, понимаешь ли, думаю при этом о детях. – Бобби положила руку Мэриону на плечо. – Я надеюсь, ты не огорчишься и не будешь считать, что зря потратил на меня время. Понимаешь, я действительно сильно влюбилась в Чарли. То, что было сегодня ночью, случается не часто. На те деньги, что он мне дал – минус семнадцать долларов тебе, это из пятидесяти, – я могла бы начать добропорядочный образ жизни.

Мэрион не слушал ее. Он вспомнил о попугае, которого она держала, и представил себе, как она стоит перед клеткой в убогой гостиной своего коттеджа и, по-детски картавя, разговаривает с птицей; при этом он подумал, не перебрал ли марихуаны, потому что ему казалось, это птица разговаривает с Бобби, а теперь Бобби превратилась в птицу и разговаривает из клетки с ним.

– Послушай, – вдруг спросил Мэрион, – ты что, думаешь, Айтел зациклился на тебе?

– Уверена, что зациклился. Иначе он бы так себя не вел.

– Но он ведь не сказал, когда снова с тобой увидится?

– Я просто знаю, что это будет скоро.

– Давай выясним, – сказал Мэрион и потянулся к телефону.

– Не станешь же ты звонить ему сейчас, – запротестовала Бобби.

– Он не будет против, если я его разбужу, – сказал Мэрион, – просто примет еще одну сонную таблетку.

Он слышал на линии гудки телефона. Через минуту, а то и больше раздался звук рухнувшей на пол трубки, и Мэрион усмехнулся, представив, как Айтел, отупевший наполовину от сна, наполовину от нембутала, шарит в темноте по полу в поисках ее.