Олеся. Сожженные мечты
Шрифт:
Саша Ермоленко стояла на кухне, опершись о стол, слушала выкрики подружки и ничего не могла сказать в ответ. В конце концов, Олеся Воловик в последнее время создает проблемы исключительно себе. И если кто-то хочет показать девке, как выглядят настоящие проблемы, Саша не собиралась никому мешать. Но и участвовать в загоне давней приятельницы тоже как-то не очень хотелось.
Когда за Олесей захлопнулась дверь, Саша обратила внимание: сигарета, которую та достала из пачки, так и осталась лежать на столе нетронутой. Машинально взяв ее, девушка задумчиво раскрошила сигарету на пол клетки попугая. С некоторых пор птичка пристрастилась
…Позже выяснится: Александра Ермоленко была последней из близких знакомых, кто видел Олесю Воловик в живых…
Шагая по мокрым мартовским улицам в ночи, она не знала, куда ей идти. Ночевать у Сашки после всего услышанного не хотелось. Правда, Олеся ушла, поддавшись минутному порыву. Пройдя два квартала, она даже подумывала вернуться и переждать под крышей хотя бы до утра. Но быстро отогнала от себя эту мысль. Вместо этого поглубже засунула руки в карманы, повела плечом, поправляя тоненький ремешок сумочки на плече, втянула голову в плечи.
Сейчас Олеся Воловик шла куда глаза глядят.
Пройдя пешком еще несколько кварталов, она уже решила: Сашка права. Надо в очередной раз вернуться к бабушке, сесть там и сидеть, не высовываясь. Пусть даже мать ее там ищет, ведь наверняка позванивает. И даже пусть отыщет. Обида притупилась, ближе мамы все равно никого, пора бы с ней помириться. Тем более что как-то, позвонив бабушке, она узнала: с Толиком своим Борисычем мать уже месяц не живет.
Все сначала.
Нужно в который раз попробовать остановиться и начать все сначала.
Холодно. Темно и холодно. Часов у Олеси не было, она проверила время по дисплею телефона – начало одиннадцатого. Черт, вот засада… Не ночевать же на вокзале, как уже случалось несколько раз…
Она по-прежнему не знала, куда идет. По обе стороны улицы маячили угрюмые коробки спального района. Холодало. Видно, не напрасно ночью заморозки, Олеся днем услышала прогноз по какому-то радио. Еще чего не хватало…
Свернув в очередной раз, она увидела перед собой слабо светящуюся надпись «Фонтан», а когда приблизилась – услышала музыку изнутри. Внешне кафе не представляло собой ничего особенного. Олеся даже вспомнила его: заходила несколько раз выпить дрянного растворимого кофе, когда бывала в этом районе. Музыка, свет, тепло, люди.
Люди.
Олесе Воловик окончательно расхотелось идти по улице в гордом одиночестве. Да и какая тут гордость. О собственной гордости девушка уже успела немного позабыть, особенно за последние месяцы. Подняв голову и выпрямив спину, она решительно толкнула дверь и вошла внутрь.
Здесь оказалось не так много народу. Публика соответствовала статусу заведения. Олеся вспомнила: в округе его именовали «Не фонтаном». Какой-то плохо одетый алкаш пристроился в уголке, двое мужиков, по виду работяги, уже рассчитываются. И еще компания – для такого заведения трое парней были прилично одеты.
Покосившись на троицу и сделав для себя на всякий случай заметку, Олеся Воловик дождалась, пока женщина за стойкой рассчитает работяг, налегла на ее край грудью:
– Пива можно мне?
– Лет сколько?
– Какая разница…
– Для тебя, может, нету. А пиво до двадцати одного года не продаем.
Олеся обернулась и нарочно громко, перекрикивая музыку, звучавшую из радиоприемника, обратилась к троице:
– Мужчины, девушку пивом не угостите?
Они
– О, привет! – отозвался парень, видимо, у него память на лица оказалась лучше.
– Юрец, знакомая твоя? – так же громко спросил тот, что сидел напротив.
– Как бы да… Леська, не узнала?
– Давай, подсаживайся, – помахал рукой третий парень. – Юрик, возьми пиво девушке. Нам три по сто. Денег дать?
– Разберусь.
Когда парень поднялся и подошел ближе, Олеся наконец разглядела его получше. И вспомнила: Юрка, точно. Фамилия еще у него такая несложная…
– Садись, садись, все будет сейчас. Давно не виделись.
Олеся Воловик взяла на ходу пластмассовый стул за спинку, приставила к столу, присела.
Кажется, вечер мог наладиться…
Часть третья
После Олеси. Суд
1
Умерла Олеся Викторовна Воловик рано утром девятого апреля.
Ее мать крепко спала в соседней палате, и врачи решили ее не будить: когда накануне девушке вновь стало плохо, у Тамары сдали нервы. До того времени женщина немного успокоилась, хотя в первые дни врачи держали ее на успокоительном и она находилась в заторможенном состоянии. После, когда вокруг Олеси захлопотали лучшие врачи, когда на специально открытый счет начали поступать благотворительные взносы, и главное – как только девушка смогла говорить и осознавать, где она находится и что с ней произошло, Тамара немного успокоилась. К ней даже вернулась способность засыпать без уколов, хотя однажды медсестра обнаружила в палате у женщины коньяк…
Но стоило врачам сказать, что у Олеси началась пневмония и с этой болезнью ей будет очень трудно справиться именно из-за поврежденных дымом легких, Тамара Воловик снова впала в депрессию. Доктор распорядился опять вкатить женщине хорошую дозу успокоительного, правда лишь после того, как накануне мать девушки не давала покоя всему отделению. Возникла серьезная озабоченность ее психическим состоянием, и, чтобы не рисковать, а главное – получить возможность спокойно работать, Тамару укололи.
Лекарство, как и предполагалось, успокоило женщину надолго. И все равно, когда его действие закончилось и Тамара проснулась, проблем персонал не избежал.
– Почему вы не разбудили меня, сволочи вы такие! – орала женщина, пытаясь прорваться в палату к мертвой дочери. – Я должна была сидеть рядом, держать ее за руку! Я не должна была ее бросать! Это моя дочь, вы понимаете – моя единственная девочка! Вы все сволочи, сволочи, сволочи!
Сначала женщину пытались удерживать две медсестры. С молодыми девчонками Тамара Воловик вполне могла справиться. Так и случилось бы, не приди на подмогу заведующий отделением, высокий крепкий мужчина, похожий на врача только в белом халате – без халата его принимали за спортсмена-тяжелоатлета, и лечащий врач, приехавший сразу после сообщения о смерти пациентки. Вчетвером они справились с беснующейся матерью, вернули ее в палату, ставшую на время лечения дочери ее временным домом, уложили на кровать. Увидев шприц, Тамара закричала: