Ольга Калашникова: «Крепостная любовь» Пушкина
Шрифт:
Мельнику же, отцу «голубки», минувшее представилось так:
Да сколько раз, бывало, В неделю он на мельницу езжал? А? всякой Божий день, а иногда И дважды в день… (VII, 188, 190, 191, 193, 196, 211, 212, 347).Столь же безмятежная картина запечатлена в черновиках «Русалки».
«Никаких намёков на осложнения внутри романа нет», — констатирует В. Ф. Ходасевич. И отсюда выводит: «Характер отношений князя и дочери мельника более или менее близко воспроизводит и характер <отношений> самого Пушкина с его возлюбленной. <…> Самый роман протекал вполне счастливо. Никаких неладов, так сказать, внутреннего характера предполагать нельзя. Идиллия не омрачалась ни ревностью, ни охлаждением,
75
Ходасевич.С. 141. Выделено автором.
Нам не дано проникнуть в тайники души крепостной крестьянки Ольги Калашниковой, где, по-видимому, уживалось тогда — как и позднее — всякое. Поэтому удовлетворимся лежащим на поверхности и безусловным: она и покорилась Александру Пушкину, и ответилана его чувство. Более того, псковская Эда сумела откликнуться так, что на длительный срок приворожила барина. И ему, и ей — несмотря ни на что — было ладно, уютно, весело. Сей лад, конечно, не тянул на подлинное счастье — резоннее вести речь о приятной свободе от обязательств, о не набивающей оскомину привычке. Следуя ей, Пушкин и «белянка» благодушествовали, предавались утехам и не думали о будущем. Будущего у их «любви» быть просто не могло.
Ещё в 1825 году [76] господа сделали Михайлу Калашникова фактическим управляющим имением Болдино, и он был вынужден периодически наведываться в нижегородское владение Василия и Сергея Львовичей Пушкиных. По каким-то причинам переезд семейства Калашниковых на новое место жительства задерживался. Потом, когда растаяли снега и высохли дороги, пришла пора покидать Михайловское. Начались суетные сборы…
Тогда-то Ольга и сообщила не жалующему весну барину, что она в тягости.
76
Щёголев.С. 47, 54, 85–86; Летописи ГЛМ. Пушкин. С. 96.
Схожая (но не более того) ситуация описана в пушкинской «Русалке», где накануне разлуки Дочь Мельника призналась Князю:
Постой; тебе сказать должна я Не помню что. …………………………………… Для тебя Я всё готова… нет не то… Постой — Нельзя, чтобы навеки в самом деле Меня ты мог покинуть… Всё не то… Да!., вспомнила: сегодня у меня Ребёнок твой под сердцем шевельнулся (VII, 192–193).За окном стоял апрель 1826 года. И над поэтом снова собирались тучи…
Родители Ольги, кажется, пока ни о чём не подозревали — но это обстоятельство было только слабым утешением. Александр Пушкин понимал, что он в одночасье превратился из беззаботного любовника в похотливого «злодея» — того самого, из собственной «Деревни» (II, 82–83, 514).Ему надлежало срочно объясниться с отцом «белянки». А впереди замаячили и наказание поднадзорного за распутство, и тяжёлые, непредсказуемые разговоры с батюшкой Сергеем Львовичем, и хлопоты с нечаянным младенцем.
Собравшись с мыслями, Пушкин придумал-таки схему избавления от напастей [77] . Давешней «моралью» приходилось жертвовать.
Калашниковы оставили сельцо в конце апреля или в самом начале мая. Они двинулись в направлении Петербурга. Там Михайле предстояло получить наставления от господ, Сергея Львовича и Надежды Осиповны Пушкиных, которые незадолго перед тем приехали в стольный град [78] . Оттуда семейство управляющего, уже официально вступившего в должность, чинно проследовало бы в Москву.
77
Ср.: «Он попытался было воспользоваться
78
В апреле 1826 года С. Л. Пушкина встречал на невских берегах И. П. Липранди (РА. 1866. № 10. Стлб. 1487–1488). А баронесса С. М. Дельвиг писала А. Н. Карелиной 3 мая из Петербурга: «Я познакомилась с Пушкиными, они недавно приехали из Москвы» (цит. по: Цявловский.С. 618).
О чём толковал Александр Пушкин с Ольгой перед разлукой, какими посулами утешал её, — никто не знает. Денег у поэта тогда не водилось; вместо отступного он вручил вчерашней любовнице запечатанное письмо. По приезде в Первопрестольную крестьянке надлежало спешно отправиться в Чернышевский переулок, где в собственном доме проживал князь П. А. Вяземский, и передать его сиятельству драгоценную эстафету.
Впоследствии князь Пётр Андреевич, готовя к публикации в «Русском архиве» переписку поэта (1874), начертал на подлиннике этого письма: «Не печатать» (XIII, 493).Содержание послания говорило само за себя:
«Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. Полагаюсь на твоё человеколюбие и дружбу. Приюти её в Москве и дай ей денег, сколько ей понадобится — а потом отправь в Болдино (в мою вотчину, где водятся курицы, петухи и медведи). Ты видишь, что тут есть о чём написать целое послание во вкусе Жуковского о попе; но потомству не нужно знать о наших человеколюбивых подвигах.
При сём с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется — а нельзя ли его покаместь отдать в какую-нибудь деревню, — хоть в Остафьево [79] . Милый мой, мне совестно ей богу… но тут уж не до совести» (XIII, 274–275; выделено Пушкиным).
79
Подмосковная князя П. А. Вяземского.
Он натужно шутил, но не лукавил: ему было не по себе, тошно. Это, однако, не помешало поэту предложить П. А. Вяземскому расхлёбывать (вкупе с Ольгой) заваренную в Михайловском кашу. По разработанному Пушкиным сценарию приятель брал на себя труд задержать грузную особу в Москве, где та и разрешилась бы от бремени. Потом выблядка укрыли бы во владениях князя Петра, а Ольга Калашникова как ни в чём не бывало отправилась бы в село Болдино, к обведённым вокруг пальца родителям, — и все концы в воду.
«Видел ли ты мою Эду? вручила ли она тебе моё письмо? Не правда ли, что она очень мила?» — справился Пушкин у П. А. Вяземского в следующем послании (XIII, 278) [80] .Оно разминулось с корреспонденцией князя, помеченной 10 мая 1826 года.
Из долгожданного московского письма князя Петра Андреевича поэт сразу понял: его план провалился.
Князь П. А. Вяземский, расписавшись в мужской и сословной солидарности, указал, в свойственной ему манере, на юридическуюнесостоятельность пушкинского прожекта и прямо заявил, что он не намерен впутываться в сомнительное дело: «Какой же способ остановить дочь здесь и для какой пользы? Без ведома отца её сделать этого нельзя, а с ведома его лучше же ей быть при семействе своём. <…> Я рад был бы быть восприемником и незаконного твоего Бахчисарайского фонтана, на страх завести новую классикоромантическую распрю хотя с Сергеем Львовичем или с певцом Буянова [81] , но оно не исполнительно и не удовлетворительно. <…> Во всяком случае мне остановить девушки (ou peu s’en faut [82] ) нет возможности…»
80
Это письмо было написано между 16 и 24 мая 1826 года.
81
То есть с Василием Львовичем Пушкиным. Буянов— персонаж сатиры В. Л. Пушкина «Опасный сосед» (1811).
82
Или почти (фр.).