Ольга, королева русов. Вещий Олег
Шрифт:
Он ехал в Вышгород один: внешние враги были далеко, а от своих он всегда мог отбиться. Неторопливо рысил, сдерживая коня, и удивлялся, почему он его сдерживает. Конечно, с годами уходит юная прыть, а с ответственностью появляется привычка к оглядке перед любым шагом. Все так, все – так, и все же…
Он любил Ольгу? Да. Да – без всяких размышлений. Но любил детской незабываемой любовью, памятью о счастливых днях, а не бешено колотящимся сердцем. Он по-прежнему, ни на миг не задумываясь, готов был пожертвовать жизнью ради нее, как когда-то там, в краю белых кувшинок. Там и тогда… Но готов ли
В супружеской обиде княгини Ольги?… А вед– карающий и беспощадный меч Игоря ударит в первую голову по семье, а не по нему. Игорь безмерно, сладострастно жесток, он знает слабое место каждого своего воеводы. А семья – самое слабое звено кольчуги Свенельда.
А тут еще – этот Кисан…
И все же он едет на тайное свидание с детской любовью своей. Неторопливо рысит, хотя на свидание с детством тоже можно опоздать. Свенельд усмехнулся– как раз большинство-то и опаздывают А потом тяжко ворочаются на смертном одре, мучительно страдая из-за этого невозвратного опоздания.
Дальше было почти так, как и при прежних с вида-ниях. Свенельд миновал плотину, шагом провел коня к тайной калитке в частоколе, спешился, шепнул коню «Жди!», отпустил его и…
– Свенельд, – очень тихо, но вполне отчетливо шепнули за спиной.
Воевода мгновенно развернулся, бросив руку к мечу.
– Не спеши, побратим, – из кустов бесшумно появился Ярыш. – Сердце чуяло, что ты сегодня прискачешь.
– Вещун твое сердце, – проворчал воевода. – А если кто из челяди увидит?
– Мне княгиня повелела здесь тебя ждать
– Ольга? – оторопело переспросил Свенельд.
– Одна у нас княгиня, воевода, – улыбнулся Ярыш. – И она повелела мне охранять каждый твой шаг. А шаги твои начинаются отсюда, вот потому я тут тебя жду.
– Что велено передать?
– Князь Игорь повелел княгине взять нового человека в советники. Он – ромей, зовут – Асмус.
– Не знаю такого.
– Зато я знаю. Я дважды видел его в свите Кисана. Это – его соглядатай.
– Он сейчас в усадьбе?
– Сейчас в усадьбе тишина. Княгиня разослала всех, кого могла. А Асмуса отправила с каким-то поручением в княжеский дворец. Однако он может вернуться неожиданно.
– Мне побеседовать с княгиней надо, – сказал Свенельд почему-то хмуро и – нахмурился, потому что хмуро сказал.
– Беседуй, – усмехнулся Ярыш. – Для того в кустах и сижу.
– Вот пока и посиди, – буркнул воевода.
И сразу же прошел в незапертую калитку. Привычно и не таясь – если бы кто заметил и донес Игорю, можно было бы отговориться, что пришел доложить об отъезде, – прошел в покои. И здесь остановился, потому что было утро и он не знал, где искать княгиню.
И сразу же в полумраке сеней возникла рыхлая женская фигура. Торопливо зашептала:
– Ждет тебя княгинюшка наша, воевода. Который уж день ждет…
Проводила до личных покоев, низко поклонилась и исчезла. Как растаяла. Свенельд открыл дверь.
– Ты почуял? Почуял?…
– Что? – Воевода шагнул к утонувшей в кресле Ольге, протянул руки. – Что, княгиня моя?
– Понесла я, – жарко шепнула Ольга, прижавшись к нему. – От тебя понесла. Твое дитя во мне, Свенди.
Великая гордость, ликование и страх
– Ты молчишь? Почему, почему ты молчишь?
В приступе отчаяния она затрясла его, обеими руками крепко схватив за плечи.
– Я подумал о тебе. Когда Игорь узнает о твоем счастье, королева русов…
– Я – женщина, Свенди. Я – настоящая женщина! – В шепоте Ольги отчетливо был слышен ликующий крик. – Это он – не мужчина. Он!… Я поступила низко, но я еще раз проверила его. Прости меня, мой Свенди. Но князю Игорю будет куда страшнее, чем мне на телеге позора. Куда страшнее, потому что весь Киев и вся земля Киевская узнают о его немощи. Жалкой мужской немощи великого князя Руси, единственного сына Рюрика!…
– Вот это ты ему и скажешь, – торопливо перебил Свенельд. – Он сто раз подумает, прежде чем отдать тебя на правеж.
– А если родится мальчик, Свенди? Ведь может же родиться мальчик, наследник Великокняжеского Киевского Стола? Единственный наследник!
– И не внук Рюрика. – Воевода улыбнулся, и улыбка его была злой, холодной и – торжествующей.
Ольга помолчала. Сказала неожиданно:
– Вина.
Свенельд покорно поднялся с колен, достал из поставца черную и тяжелую византийскую бутылку, два кубка. Налил себе полный, а Ольге плеснул на донышко.
– С тебя хватит. Ты носишь мое дитя. Ольга тепло улыбнулась ему, подняла кубок.
– За кровную месть, Свенди. – Пригубила, в сумраке опочивальни блеснули ее глаза. – Теперь ты доверишь своему сыну тайну наших родов. Змееныша ожидает либо великий мужской позор, либо конец всего их проклятого рода!…
Свенельд неторопливо и неуклонно двигался на юг. Дружина шла по обоим берегам, а сам воевода сплавлялся по течению в большой насаде. За ним следовал целый караван судов с продовольствием и тяжелым вооружением для дружинников. Перегруженные суда шли днем и ночью, не приближаясь к берегам, и рабы изнемогали от усталости, хотя чаще им приходилось лишь подправлять насады по течению.
Днепр в подпорожье был извилист. Течение часто наносило песчаные мели, громоздкие, перегруженные суда зарывались носом, и тогда рабы – все, кроме оставленных при веслах гребцов, – спускались в воду, раскачивая и подталкивая насады, волоча их на глубину ременными упряжками с криками и стоном. И само-то понятие «надсадный крик» родилось здесь от великой натуги безымянных невольников.
Кочевников не было видно ни на одном из берегов. Тем не менее воевода загодя выслал впереди войск конные дозоры со строгим наказом не вступать ни в какие схватки. Свенельд не хотел ссоры с печенегами, а потому ждал от своих дозоров лишь донесений, помня о стреле с зелеными полосами, которую заботливо хранил в ларце под хитроумным запором. Ему нужен был мир в своем тылу, и он очень рассчитывал на точное исполнение совета Берсеня.