Ольга Яковлева
Шрифт:
А если взять Огонькова — с ним-то очень даже интересно. Огоньков у всей школы на виду (хотя, конечно, и не за хорошее). У всей школы на виду, а дружит с Ольгой!.. А это тоже не так себе! Мог бы с любым шестиклассником подружиться или даже с семиклассником. А он с Ольгой!
Но зато Огоньков этот уж такой задавака! Он тебе слова просто так не скажет… С Огоньковым дружить интересно, но только часто на него обижаться приходится. И много терпеть.
Думает Ольга, думает… И деревенских своих подружек припомнила. И Светлану. И даже из детского сада одна девочка мелькнула
Легка на помине, на следующий день Светлана позвонила. Сказала:
— Алё, здравствуйте… Это Ольга? А это Карасёва Светлана. Мне Наталья Викторовна сказала: если уроки делать можешь, то я принесу…
Ольга услышала в трубке какое-то шебаршение и потом не то смех, не то шёпот, не то кашель… Она поняла, что там, у телефона, рядом со Светланой стоит Таня Лазарева. Ну и пусть! Господи, ей-то, Ольге, это совершенно неважно. Она сказала:
— У меня заразная болезнь. Продиктуй мне по телефону.
Светлана, видно, растерялась:
— А мне… а мы новые примеры прошли. Мне велели тебе показать.
— Не беспокойся!
— Хм! Я и не беспокоюсь. Записывай: номер сто двадцать.
— Погоди! Хотя бы я карандаш возьму!.. Светлана быстро и сердито выговорила в трубку все задания, словно горсть гороху бросила по каменной лестнице: тра-та-та-та-та! Ольга едва успевала писать… Да, вернее, и не успевала. Одни только первые буквы. Вместо «русский язык» — «р», вместо «чтение» — «ч». И так цифры записала, что и не разобрать: то ли семь, то ли два, то ли шесть, то ли ноль. Но Светлану не перебивала, не просила помедленней. Очень надо! — Ты пишешь там?
— Пишу-пишу, ты диктуй.
— Хм, пожалуйста!..
Когда Светлана наконец кончила, пальцы у Ольги стали, кажется, деревяннее, чем сам карандаш, — устали, и болели, и не слушались…
— Всем передавай привет! — успела крикнуть Ольга.
— Хм! — опять хмыкнула Светлана. — Передам…
С чего это она так хмыкать взялась?.. Раньше вроде совсем не хмыкала. А теперь хмыкает.
Пальцы потихонечку оттаивали, распрямлялись. Она ещё потрясла ими на всякий случай, чтоб уж всё прошло, ни одной иголочки в руке не осталось… Хотела сразу взяться за уроки. Как-никак три дня прошло — соскучилась по своим книжечкам. Но не взялась. Только притащила портфель на диван и остановилась — призадумалась.
Стали её разбирать сомнения. Стала Ольга думать, что, может быть, Светлана специально звонила… Специально вызвалась! Наталья Викторовна, наверно, сказала, что Яковлевой Ольги уже три дня нету, «надо узнать, ребята». И тогда Светлана — может быть! — руку подняла и сказала, что она позвонит и зайдёт, потому что у неё даже телефон записан… И как она волновалась потом, разыскивала две копейки по карманам (у них в квартире телефона нет). Ольга бы, наверно, ужасно волновалась…
И не было никакой Тани Лазаревой! Конечно, не было! Светлана одна, одна звонила. Она снова хотела подружиться.
Когда дружишь, не так уж весело в подчинении ходить и не так уж весело самой начальницей быть. А вот со Светланой они именно что ровно стояли — как две взрослых… Ольга вздохнула: вспомнила из-за чего они поссорились. А вообще тут и вспоминать было нечего — из-за Огонькова. А раз так, значит, и думать о Светлане больше нечего. Вот хоть заплачь, а нечего!.. Огоньковых же она не бросит!
Это случилось в тот день, когда она совсем уже поправилась, свободно разгуливала по комнате. Но ещё с опаской поглядывала на улицу. И хотелось выйти и было как-то боязно…
А погода вдруг установилась необыкновенная. Дожди перестали, прояснилось. В небе были солнце и синева. Приударивший наконец лёгкий морозец разом подобрал всю грязь. Улицы были чисты и звонки. Мама приходила домой румяная, весёлая — аж завидно!
Времени было часа два — до вечера куда как далеко. И Ольга решилась перетряхнуть старое кукольное приданое: что-то дошить, а кое-какие лоскутки — они хранились едва ли не с младшей группы детсада — просто-напросто выкинуть. Ольга достала свой старинный кукольный чемоданчик — деревянный, со странной маленькой дверкой в боку.
Был этот чемодан, наверное, ещё от бабушки — облезлый, с округлыми боками. А дверка его — вроде маленькой форточки — застёгивалась ремешками, как на сандалиях.
Ольга запускала руку в его деревянный живот и выволакивала на свет божий целые груды разноцветных тряпиц, моточки недошитых ниток, мулине, иногда даже шелковинки, намотанные на куски сложенных в несколько раз бумажек… Да, именно что выволакивала на свет: солнце лежало тут же, на диване, большим жёлтым пятном. И разноцветные лоскуты горели, как драгоценные…
Почти каждый из них был со своею историей: тот остался от косынки, прожжённой когда-то утюгом; тот — обрезок сшитого сто лет назад платья. Само платье давно уж изношено, валяется тряпкой у входа в квартиру. Его и не узнать — почернело, слиняло десять раз. А этот лоскут всё такой же новый, свеженький, в яркую красную клетку по зелёной траве…
Вот здесь-то как раз и грохнул телефон. Ольга даже вздрогнула. Уж очень далеко ушла она мыслями из этой квартиры, из этого дня. Ведь три года назад они жили с мамой совсем не здесь, а в маленькой комнатке посреди длиннющего коридора…
— Слушаю, — сказала Ольга. Говорить «слушаю» было как-то солидней. Так она решила недавно.
— Олька! — закричала трубка. — Всё! Кранты, конец! Я уезжаю в юнги!
— Ты что, правда?!
— Говорят же тебе!.. Прямо сейчас мотаю! Я уже деду записку оставил, шмотки собрал… Он в ванной сидит — моется…
Ольга растерянно молчала.
— Ну как?! — продолжал хвастать Огоньков. — А то начинают здесь объяснять, что то да сё… В общем, пока!.. — Он помолчал одну секунду. — Слушай, ты к деду здесь заходи. Есть?..