Ольга Яковлева
Шрифт:
Ольга сидела сама чуть не плача: и за маму душа болит, и с тем человеком страшно встречаться… Как же быть? Вдруг она чуть ли не обрадованно вспомнила: да ведь старик ботаники у неё на руках! Больного не бросишь! Значит, у неё завтра день так и так занят. Она вздохнула облегчённо. И с лётчиком с этим, выходит, знакомиться некогда.
— Ты куда? — спросила мама. Ольга направилась к двери:
— Пойду Борису Платонычу позвоню…
— Вот как? — Мама внимательно посмотрела на неё. — А у него разве есть телефон?
Ольге сразу неловко
Ольга побыстрее вышла в коридор. Набрала номер. Раз-два — выползали длинные золотые червяки.
— Алё! — прозвучал издалека низкий, уже знакомый голос. Ольга вздрогнула. — Я слушаю! — опять издалека крикнула Лёля.
— Это Ольга Яковлева говорит.
— А, привет, привет! — Лёлин голос сразу приблизился к ней. — А Борис Платоныч здесь у нас молодцом, кашу ел, температура хорошая. — Это всё Лёля сказала громким и бодрым голосом, как диктор по радио.
Ольга догадалась: чтоб старик ботаники мог услышать. Однако и на Ольгу эти слова тоже подействовали.
— Я, знаете, — вдруг неожиданно для себя сказала она, — я, знаете… в общем, если я завтра днём приду, а вечером не смогу… Так можно?.. Вы меня подмените?
Лёля долго молчала в трубке, потом:
— Тебе сколько лет?
— Скоро девять будет, — ответила Ольга и только потом растерянно подумала: «А при чём здесь это?..»
— Я тебя, знаешь что, Ольга Яковлева, очень хочу повидать. — Лёлин голос был уже совершенно рядом и как-то странно подрагивал. — Не волнуйся, пожалуйста! Борис Платоныч твой один не останется!.. Я уж всех обзвонила.
— Спасибо, — сказала Ольга. — До свидания.
— До свидания, — сказала Лёля. — Я в понедельник здесь буду. Ты придёшь?
— Приду, приду…
Мама и Ольга собирались в цирк. Каждую секунду Ольга чувствовала, как по ней бегает сверху вниз и обратно острый холодок волнения. Сердце билось неровно, ворочалось в груди, будто всё никак не могло улечься. Ольга туго-натуго заплела косы. У неё были не очень длинные, но толстенькие косички. Ей нравилось, когда волосы немножко даже тянет. Как-то чувствуешь себя торжественней…
Мама подала ей две разглаженные белые ленты. Банты получились большие и лёгкие, как южные бабочки. Теперь Ольга всё время будет следить за ними. Ни в шапку их нельзя загонять, ни под пальто — помнутся… Потом она надела синее платье с шариками — вышивка такая наискосок по груди, — ещё белые колготки и туфельки красные. Мама крикнула из комнаты:
— Надень тёплые ботинки, замёрзнешь же!
— Ты что?! — удивилась Ольга.
В таком наряде и с тяжёлыми тупоносыми бульдожками на ногах — разве это можно!..
Она побежала из ванной к маме в комнату. Вбежала и замерла!.. Мама повернулась к ней, сделала шаг навстречу и тоже замерла:
— Ой, доча! Какая же ты у меня ровненькая вся!
— Как ровненькая? — удивилась Ольга. — Красивая, да?..
— Ну красивая — это когда взрослая станешь, — сказала мама серьёзно. — Сейчас ещё говорить рано.
— А что, разве дети красивые не бывают? — не согласилась Ольга.
Мама усмехнулась:
— Ну ладно, пусть красивая… Я просто не хотела, чтоб ты задавалась.
Ты сама красивая! — сказала Ольга. — И я первей заметила, чем ты.
— Хвальбушки мы с тобой! — Мама засмеялась. И волнение их стало теперь весёлым…
— Вон там он должен ждать! — сказала мама. Они ехали вверх по эскалатору. — Ну-ка, посмотри на меня. (Ольга увидела близко её серьёзные синие глаза.) — Потом мама улыбнулась: — Всё в порядке, молодец. Лучше, чем ты, дочек не бывает.
«Вот что, — догадалась Ольга, — она хочет, чтоб я ему то же понравилась».
Только они сошли с эскалатора, Ольга сразу увидела его. Тёмно-синяя форма, и золотые знаки на фуражке, и золотые пуговицы — всё это сверкало сквозь обычную метровскую пестроту прямо Ольге в глаза.
Он их ещё не видел. Стоял у никелированных перил и, сдерживая улыбку, искал, искал глазами. А субботний народ валом, валил!
Прямо над лётчиком висели большие часы с нервной электрической стрелкой — было уже без двадцати семь. А договаривались, между прочим, в половине! Но мама ни капельки не была этим смущена.
— Эй, Слава! Слава! Вот же мы! — крикнула она. Лётчик тотчас увидел их, тотчас посмотрел на Ольгу. Ольга тоже всё время смотрела на него. И всё время улыбалась, будто эту улыбку ей кто нарисовал.
Лётчик Вячеслав Петрович в это время шёл им навстречу сквозь толпу. Сильное течение не пускало его. Но всё-таки он пробивался к ним изо всех сил. Да, изо всех сил, но никого не толкая — вот что Ольга успела заметить.
— Ну здравствуйте! — сказал лётчик и улыбнулся маме. Потом наклонился к Ольге и легко, словно она ничего не весила, приподнял до своего лица. — Вот ты, значит, какая! Ольга!
И вдруг его лицо оказалось совсем близко от Ольгиного. Будто лётчик хотел получше её рассмотреть. Ольга на какое-то мгновение даже ткнулась носом в его щёку.
Щека у него была гладкая-гладкая и колючая одновременно. От крепкой красноватой кожи веяло чем-то очень свежим — то ли одеколоном, то ли облаками, мимо которых он пролетал каждый день.
Дальше она помнила всё кое-как, отрывками, словно это было во сне или очень давно. Она шла между лётчиком и мамой, держа их обоих за руки. Она сто раз видела, что так ходят ребята — маленькие и повзрослев. Но сама она никогда раньше так не ходила. Отца ведь у неё не было и бабушки не было. Одна мама.