Ольга Яковлева
Шрифт:
Ольга на минутку перестала поливать и, незаметно загибая пальцы, стала считать, сколько времени нет Огонькова. Выходило: сегодня пятый день! Ольга прямо за голову схватилась. А старик ботаники… как он только терпит?!
— Ну хотите, я ещё раз Потапову звякну?
Старик ботаники молчит, ничего не отвечает Лёле. Конечно, он хочет — чего тут спрашивать! Но ведь ясно же: никаких новостей нет. Потапов, если бы узнал, — сразу же им! А потом они звонили всего час назад.
Эх, Генка, Генка! Если б он хоть одним глазком
Прошло ещё немного времени. Зажгли в комнатах свет. Ольга успела малость отдохнуть после цветов, и тут звонок у двери начал дзинькать и телебомкать — это стали приходить ученики старика ботаники.
Первой пришла синеглазая женщина с тёмным усталым лицом. Её звали Елена Григорьевна — Ольга сразу запомнила: так же звали учительницу из второго «Б». Лёля тихо спросила в прихожей:
— Ну как?
— Не клеится ни черта! — Елена Григорьевна сердито махнула рукой. — А-а, ладно об этом! Он-то как там?
— Весёлого мало.
— Что? Ты думаешь…
— Да ничего я не думаю, Лен! Не хочется мне о таких вещах-то думать…
Потом почти что вместе пришли двое мужчин. Один пальто вешал, а другой в это время и позвонил.
Один был высокий и большой. Когда здоровался с Ольгой, её рука будто совсем пропала у него в ладони. Евгений Михайлович — так его звали. Он был лысоватый, но зато курчавый. «Сам кудрявый, без волос, а румянец во весь нос», — вспомнила Ольга и улыбнулась.
А ещё у Евгения Михайловича была борода. Она ровно и густо тянулась от уха до уха, словно линия стриженых кустов в парке.
Григорий Григорьевич — другой ученик — был невысокий, сухой. Когда с Ольгой за руку здоровался, она каждую косточку свою почувствовала. А ходил он легко, как учитель физкультуры. Не то что Евгений Михайлович. Тот тяжело ступал, аж листья у цветов вздрагивали.
В общем, все четверо учеников были такие разные, будто специально их кто подбирал!
Но едва входили они к Борису Платонычу, как становились… одинаковые. Не одинаковые, конечно, это ясно, а всё-таки какие-то очень похожие. Ведь старик ботаники был их учителем. И они при нём как бы притихали. Притихали и ждали, что он скажет.
В школе Ольга ни разу не видела, чтобы к нему так относились. Там все при нём шумели, галдели. А если строем шли, то не строем, а просто ватагой. Даже Ольга к нему так не относилась. Она любила старика ботаники, а ещё больше просто жалела. Но чтобы уважать его, как настоящего учителя, как Наталью Викторовну, например…
Это при ней все в классе становились как бы одинаковыми — тихими-тихими. И все ждали,
А сейчас вдруг Борис Платоныч сделался настоящим учителем. Пришедшие так с ним и здоровались: «Здравствуйте, учитель!» или: «Здравствуйте, профессор!» И тихо отступали назад, чтобы дать место другому. А Ольга, затёртая в уголок, смотрела на это во все глаза и удивлялась.
Тут старик ботаники что-то сказал — Ольга не поняла, — и вдруг все засмеялись. Лёля и Елена Григорьевна пошли на кухню, принесли тарелки с едой. Они все четверо ели прямо стоя, держа тарелку в левой руке, а вилку в правой. Не потому, что сесть было некуда, а, как видно, выполняя условия какой-то старой своей игры… Хорошо хоть, что Ольга сидела. Она могла поставить тарелку себе на колени.
Вдруг на свет откуда-то выплыла бутылка (Ольга потом прочитала название: «Водка петровская»).
— Внимание! — воскликнул Григорий Григорьевич. — Кто больше? — и вынул из кармана крохотную стеклянную чашечку. Ну буквально кукольных размеров.
И вдруг у каждого из них оказалось в руках по такой чашечке. И у старика ботаники тоже.
Григорий Григорьевич разлил всем. Но так малы были эти чашечки, что, казалось, в бутылке вина ничуть и не убавилось. Они церемонно чокались и наклоняли значительно головы, как в кино, когда чокаются большими бокалами шампанского. Говорили друг другу: «Вы позволите?.. О! Ну конечно!.. Если только вы не возражаете, коллега…» И ещё они перебрасывались какими-то своими, особыми словечками и то и дело фыркали. Потом кто-нибудь говорил: «А помните, Борис Платоныч, а помните?..»
Ольга смотрела на всё это как на представление и, сама не понимая чему, улыбалась. Хотя было немного досадно, что её забыли.
Потом Ольга вдруг поняла, какое было у них осторожное веселье. Конечно: ведь они приехали сюда совсем не для того, чтобы шутить, и не для того, чтобы есть картошку, которую она им почистила, и не для того, чтобы пить из крохотных своих чашечек… Борис Платоныч — они приехали к нему. И именно сегодня, потому что боялись, что послезавтра или даже завтра могут его не застать.
Вдруг старик ботаники кашлянул раз, другой. Так всегда покашливают, когда собираются что-то говорить. И в то же время хотят, чтобы наступила тишина. Тотчас же стих разговор. Тарелки неподвижно повисли в воздухе, а бутылка в окружении кукольных чашек притаилась где-то на окне между цветами.
Старик ботаники начал говорить. Его изменившийся голос звучал тихо, но ясно. Слова, входившие в комнату, были крепкими, понятными и видимыми, как вещи. Никогда и никто раньше так при Ольге не говорил.