Ольга Яковлева
Шрифт:
— Постой! — сказала Ольга. — Я прямо сейчас!
— Нет, некогда! Поздно! — весело крикнул Огоньков и повесил трубку.
Ольга тоже быстро повесила трубку. И тотчас, словно заранее всё знала, начала натягивать пальто, разом надела шапку, замахнула на шее шарф…
Эх, маме бы записку оставить! Да некогда…
Ленивый лифт медленно вёз кого-то наверх. Ольга, грохоча каблуками, покатилась по звонким ступеням, распахнула входную дверь… Ух ты! Никогда она не знала, что на свете так много чистого морозного воздуха. Даже в ушах тихонько зазвенело… Сейчас бы
И почему так бывает? Почему нам приходится торопиться в самые неподходящие для того моменты?..
Она подбежала к дому Огоньковых. Но взойти по ступеням к подъездной двери не успела. Дверь вдруг раскрылась, словно сама собою. На крыльцо вывалился Огоньков. Он волок здоровый и, как видно, тяжёлый чемодан.
— Огоньков! — крикнула Ольга.
— А, это ты, — пропыхтел Генка. — Пока!.. Представляешь, дед пронюхал! Деда задержи.
Он сволок чемодан со ступенек и, кренясь на один бок, побежал по пустой, освещенной праздничным солнцем улице.
Но не успел Огоньков пробежать и тридцати шагов, как парадное снова грохнуло, на улицу выскочил старик ботаники:
— Геня! Геня!
Был он в распахнутом длиннополом пальто. Шея обмотана чем-то странным… «Господи! — догадалась Ольга. — Вафельным полотенцем!» Прямо из лысины у старика ботаники шёл пар. Это было смешно, наверное… «Сейчас ведь простудится!» — ахнула про себя Ольга.
А старик ботаники бежал и бежал за Огоньковым:
— Геня! Геня!
— Кончай, дед! Я не вернусь! — крикнул Огоньков не оборачиваясь. — Оставь ты меня!..
Улица была прямая и шла немножечко под горку — Ольге всё хорошо было видно. Она бежала за ним следом.
Выходило так, что Огоньков и старик ботаники бежали с одинаковой скоростью. Огонькову мешал чемодан, а старик ботаники просто был старый. Редкие прохожие удивлённо глядели им вслед. Наконец Огоньков совсем, видно, выбился из сил. Старик ботаники стал его тихо-тихо нагонять. И Огоньков заметил это. Он вдруг остановился, повернулся лицом к деду. А тот решил, что всё в порядке, и просто шагал к Огонькову, не бежал.
— И писем тебе писать за это не буду! — зло крикнул вдруг Огоньков. — Так и знай! И ничего мне твоего не надо! На!
Огоньков швырнул чемодан на тротуар, а тот припрыгнул как-то непонятно и шлёпнулся прямо в лужу у края мостовой. В лужу, едва прикрытую молодым ледком.
После этого Огоньков повернулся и побежал так быстро и легко, что старику ботаники совсем уж не стоило за ним гнаться. И всё-таки он погнался. Погнался!.. Только долго не смог — шагов, может, десять. Но едва пробежал мимо злосчастного чемодана — словно крючок схватил его за сердце. Старик ботаники вдруг остановился, обнял двумя руками водосточную трубу — как пьяный.
Но Огоньков ничего этого не видел. Он летел вольной птицей по каким-то переулкам. Летел, отгороженный от Ольги и деда громадами домов.
Что долго писать о грустных вещах!..
Что писать о том, как возвращались они домой, как выуживали чемодан — весь бок его был в грязных брызгах и уже присохших мутных стекляшечках льда. Ольга попробовала сама взяться за чемодан. Но смогла пронести только шагов пять. И ещё шага три прокорябала его по голому мёрзлому асфальту. И тогда понёс старик ботаники. Он тоже весь искривился от тяжести, как Ольга. Но дошёл до парадного, так руку ни разу и не сменив! И только в лифте сказал:
— Тяжёлый какой! Что он набрал туда?..
Сразу между ними установилось молчаливое согласие: имени Огонькова вслух не произносить.
Вошли в квартиру. Ольга осторожно прикрыла дверь. Привычно весело щёлкнула «собачка». Старик ботаники сказал:
— Ну ладно. Что ж, раздевайся… Впервые он так говорил с ней — безразлично.
— Я… как хотите, — сказала Ольга. — Я и домой… Старик ботаники молча размотал с шеи полотенце.
Увидел, что это полотенце, отёр испарину со лба. Прошёл в комнаты. Ольга стояла в растерянности. Не знала, то ли уйти ей, то ли что… А старик ботаники молчал. И тогда она, не раздеваясь, пошла за ним следом. Увидела его сидящим в большом чёрном кресле, села напротив — на тяжёлый стул с высокой, как дворец, спинкой.
— Ну что же, девочка… — начал старик ботаники и закашлялся, пояснил — Видишь, воздуху холодного сейчас нахватался…
Ольга кивнула. Ей неудобно было и жарко сидеть в пальто, она стала расстёгиваться и тут заметила, что ещё варежки даже не сняла!
— Ну что, девочка, делать будем? — спросил старик ботаники.
— Я не знаю, — сказала Ольга.
— Вот и я не знаю!.. В милицию звонить?
Он словно Ольгину мысль прочитал. Ведь о сбежавших детях всегда в милицию сообщают.
— В милицию позвонить? Но мне, Оля, это как-то неудобно!
А ведь правда: как на Генку в милицию звонить? Он же не пропавшая сумка и не малолетний преступник. Да и без вещей — куда он денется!..
Так Ольга себя успокаивала. А старик ботаники опять будто услышал её мысли:
— Я думаю, девочка, мы подождём. До вечера или до завтра. Подождём-ка лучше до завтра. Терпения наберёмся… Он же не может меня так просто бросить!.. Верно?
— А деньги у него есть? — ни к селу ни к городу спросила Ольга.
Старик ботаники пожал плечами.
— Должно быть, есть… Тут у нас копилка была, общая… Я уж не знаю, сколько там набралось… Она давно у нас стоит.
Значит, вот как, подумала Ольга, украл деньги и сбежал. В душе её стали слышны тревога и обида… Нет, если не искать его, он долго пробегает… Целая копилка денег! Да он куда хочешь может уехать — хоть на Северный полюс!
Ольге неудобно было сидеть на краешке жёсткого стула. Она вдруг вспомнила Галинку: тоже так вот сидела — сирота казанская. Уж этого ей совсем не хотелось. Она встала, произнесла как ни в чём не бывало: — Давайте хоть чемодан его разберём!.. Там, наверно, воды набралось — всё промокнет.