Ольга. Уроки престольного перволетья
Шрифт:
Наутро в углу рта запёкся кровоподтёк, нижняя губа распухла. На виске до глаза налился синяк, заплыло веко. Болело ушибленное плечо, саднили раны на спине, и всё тело ныло.
Ольга с трудом умылась, Любава расчесала и убрала ей волосы, принесла снедей. Есть совсем не хотелось.
Пришёл лекарь – муж средних лет, черноволосый, сухощавый, коротко стриженый.
– Здрава будь, княгиня. Позволь, осмотрю тебя.
– И тебе здравствовать. Как зовут тебя?
– Евтихий.
– Ты грек?
– Да.
Лекарь снял повязки, осмотрел висок, велел Ольге поводить глазами, следуя взглядом за движением его руки, потрогал жилку на запястье. Пощупал плечо. Протёр раны вином и нанёс какие-то мази.
– Вывиха нет в плече, раны не глубокие. Заживляющую мазь я тебе оставлю. Пусть трижды в день прислужницы смазывают твои раны на спине и прикрывают тряпицами. Чтобы уменьшить боль, пей молоко, прокипячённое с маковым зерном. К вечеру боль стихнет. На ночь выпей успокоительный отвар из кошачьего корня. Сегодня я сам сделаю и принесу тебе. Прислужнице твоей объясню, как заваривать. Тело у тебя молодое, крепкое – скоро поправишься.
– Эвхаристо, иатрос 35 , – произнесла Ольга по-гречески.
– Ты знаешь ромейский язык? – удивился лекарь.
– Олигос лексис 36 .
– Ти эпатэс? То эписа о архонтас? 37
– Нэ 38 , – подумав, ответила Ольга.
– Халепос архонт 39 .
– Халепос? Не знаю этого слова.
– Анимерос, какос 40 .
35
Спасибо, лекарь
36
Несколько слов
37
Что с тобой случилось? Это князь сделал?
38
Да
39
Жестокий князь
40
Зверский, злой
– Понятно, – ответила Ольга, не соглашаясь, но и не отрицая.
– Я снова приду сегодня, не прощаюсь, княгиня.
– Евтихий, когда архонт еросити пери эму 41 , – с трудом подбирая слова, произнесла Ольга. – Прошу, ипе – ди ме перипатин 42 .
– Са лего, архонтисса. Игияне 43 .
Когда вечером лекарь принёс ей успокоительное питьё и мазь для лечения синяка на виске, он вновь обратился к Ольге по-гречески:
41
Князь спросит обо мне
42
Прошу, скажи – мне нужно гулять
43
Скажу, княгиня, поправляйся
– Ин син то архонти. Ипон ун авто, ори ди анапсихин, ипнон кэ то прос тон аера ексо диатривин диа тин тис психис кэ ту соматос игиан су инэ 44 .
– Дисхерис 45 , – Ольга покачала головой. – Не понимаю тебя.
– Я выполнил твою просьбу.
– Эвхаристо, Евтихий. А где ты живёшь? Здесь, в хоромах? Я ни разу не видела тебя ранее.
– Нет, не в хоромах, но недалеко от них. На Хоревице у меня небольшой дом, где я живу и принимаю больных. В терем прихожу по велению князя.
44
Я был у архонта. Сказал ему о том, что для твоего душевного и телесного здоровья нужен покой, сон и прогулки на воздухе
45
Трудно
– Как ты попал в Киев?
– О, это долгий сказ. Не для нынешнего посещения, – уклонился от ответа грек.
– Судя по тому, как ясно ты изъясняешься на языке славян, ты давно живёшь в наших землях. Скажи, есть ли у тебя какие-нибудь простые книги на твоём языке? Я бы хотела учиться греческой молви и дальше.
– Я был бы рад стать тебе полезным, княгиня. Но мои книги слишком сложны – это труды знаменитых лекарей – Гиппократиса, Цельса. Хотя, мне кажется, я знаю, кто бы мог тебе помочь. Когда я приехал в Киев, пресвитер Григорий позволил мне пользоваться своим переводным азбуковником 46 , где греческие слова толковались славянскими. Он составил его для себя, когда обучался в Констанинополисе. Я попрошу у него. Этот переводник поможет тебе в изучении ромейского языка.
46
Словарь
– Терпнос гносис 47 , – сказала Ольга и даже нашла в себе силы улыбнуться лекарю.
Через неделю синяки и раны начали проходить. Но из покоев Ольга ещё не выходила. Князь не торопился выполнять совет греческого лекаря. А затем уехал из терема на ловы вместе с касожскими послами. Иноземные гости задерживались в Киеве, ожидая прибытия из Смоленска наследника: речь действительно шла о женитьбе Олега на касожской княжне.
Через Любаву и её гридня-жениха Ольга предупредила родственников в Высоком о том, что её поездки на время прерываются. Ольга велела объяснить родным своё отсутствие в Высоком заботами, связанными с приёмом касожских послов, – такой предлог она посчитала наиболее правдоподобным и наименее тревожным для близких. Ей не хотелось волновать Искусена и семейство Томилы, сообщать о какой-то своей болезни.
47
Приятная весть (знание)
После того как Евтихий принёс азбуковник пресвитера Григория, Ольга принялась переписывать слова из переводника на харатьи – благо, что писчие принадлежности – листы из кожи и чернила с пером – у неё имелись. Эти ценные вещи были куплены Искусеном на торжище в Арконе и подарены ей братом на свадьбу. Несколько листов харатьи ей дал Яромир – в случае крайней нужды она могла написать отцу. С собой из Плескова Ольга привезла ещё и выделанную для письма бересту и железные писала. Ими да восковыми табличками она ранее пользовалась, обучаясь письму. Но азбуковник она решила переписать на харатьи, чтобы потом скрепить их в настоящую книгу, подобную «Псалтырю» наставников-моравов.
Пресвитер Григорий все слова и выражения в азбуковнике разбил по порядкам, озаглавив их обобщающими названиями – «Качества», «Деяния», «Расхожие речения», «Состояния духа и ума», «Вещи – облачение», «Пища и питьё» и прочие порядки, в конце каждого из которых оставалась одна пустая харатья, позволяющая дополнить главу. Слова располагались тремя столбцами: в первом – греческая надпись, во втором – звучание греческого слова, переданное болгарской грамотой, и в третьем столбце – славянский перевод. Некоторые болгарские слова, хотя и понятные Ольге, звучали несколько иначе в сравнении с привычной словенской новгородской, плесковской и даже киевской молвью. Ольга записывала их в знакомом ей звучании и несколько раз повторяла вслух, чтобы запомнить. Память у Ольги была отличная, её способность быстро всё запоминать всегда удивляла и восхищала моравских наставников. Писать выходило сложней, зато выводимые ей буквы выглядели красивей, чем у пресвитера Григория. И Ольга, иногда прерывая письмо, любовалась своей работой. Это трудоёмкое занятие, отнимавшее у неё почти всё время, кроме новых знаний, приносило ещё одну ощутимую пользу – отвлекало от тягостных мыслей.
Когда пальцы и глаза уставали, Ольга выходила на гульбище и подолгу созерцала сад и открывавшийся за ним вид на Подол и Днепр с Почайной. Лето закончилось, пришёл месяц вересень, едва заметно, но верно обозначивший приметы увядания. Первые жёлтые листья слетали с ветвей, солнце светило ласково, но будто устало, без весеннего задора и летнего исступления. И этот, только лишь наметившийся, но неизбежный упадок природных сил был созвучен опустошению, поселившемуся в её душе.
Воскрешая в памяти события, предварявшие её заточение, Ольга внутренне содрогалась. Она понимала, что если взглянуть на случившееся с ней отвлечённо, спокойно, то стоило признать поступок супруга делом обыденным. Наказывать жену за непослушание – право мужа. Но её ведь никто никогда раньше не бил. Отец и голос-то на неё редко повышал. «Плохого ты не видела» – приходили на память слова супруга. Теперь вот увидела… И было обидно и горько. Хотелось плакать и жалеть себя, но ведь так она уже поступала.