Ольга. Уроки престольного перволетья
Шрифт:
– Ишь, заглядываются на красу, – проворчал князь, увидев тем же вечером застёжку, игравшую бликами свечного пламени, на столе в Ольгиной опочивальне.
Ольга молча взяла узорочье и протянула супругу.
– Себе оставь, – поморщился Игорь.
После любовных утех, супруг в этот раз не отвернулся от неё. Лежал на боку, приподнявшись на локте, подперев голову рукой. Ладонь свободной руки погружал в её волосы, захватывал прядь и отпускал, раз за разом повторяя это движение и следуя взором за струящимися сквозь его пальцы Ольгиными волосами, словно заворожённый.
– Коли станешь ласковей, прекраса моя, и сына мне родишь – ни единого изъяна в тебе не сыщу, – задумчиво заметил супруг.
Видно, в этот вечер он выпил хмельного больше обычного,
Ольга ничего не ответила – повелений не было, вот и молчала. И смотреть на князя не смотрела. Возможно, в тот миг нужно было нарушить запреты, пересилить нежелание – и тотчас начать исполнять намёк-наставление мужа. Наверное, ему бы понравилась подобная раболепная искательность. А может, он даже этого ждал. Но Ольга упрямо молчала…
4. Расставание и раздор
Так незаметно перевалил за половину месяц серпень. Всего две седмицы лету осталось. Громом среди ясного дня прозвучали слова батюшки о том, что срок его пребывания в Киеве истёк, и на днях он уезжает в Плесков. Для Ольги это и ранее не являлось тайной, но сердце не хотело верить в расставание – последние дни были наполнены покоем и, казалось, что так будет всегда. Ольгина душа заледенела.
И вот настал день, когда Яромир приехал в княжеский терем, длительно беседовал наедине с Игорем и распрощался с князем. Назавтра было назначено отбытие.
Утром Ольга поднялась, едва рассвело. Стараясь не разбудить спящего супруга, она, крадучись, вышла из ложницы, прикрыла дверь и растолкала сонных челядинок. Пока Нежка ходила в гридницу – передать дозорным гридням повеленье княгини собирать сопровождающий отряд, Любава помогала Ольге одеться. Нарушив мужнюю волю не покидать опочивальню ранее него и обойдясь без заутрока, Ольга направилась в свой удел.
В Высоком сборы были давно закончены. Ещё накануне товар, который Яромир собирался везти из Киева в Плесков, и сундуки с его имением были загружены в ладьи, наставления семейству и приближённым розданы. Тихонько всхлипывала, утирая глаза уголком поневы, Голуба, глубоко и печально вздыхал Томила, притихли Любим с Усладой и Лелей. Один Искусен был собран и спокоен: привык уже жить без батюшки во время своих иноземных скитаний.
Увидев батюшку, Ольга кинулась к нему, упала в объятья и, уткнувшись в плечо, заплакала. Услада с Лелей тоже заревели. Яромир взял Ольгу за руку, увёл в верхние горницы.
– Соберись, дочка, встрепенись, – поругал её князь Плесковский. – Будет слёзы лить. Не печалями ум занимай, а делом. С тобой помощники, дружина, брат. Триста гривен оставлю у Искусена. Но их особо не трать. Прибыток из Высокого извлекай: продавай мёд и алатырь за серебро, мастеров заведи, торжище обустрой. Пусть твой удел растёт и ширится. Твой удел – твоя личная лихва… Чем больше лихвы – тем меньше неволи. Разумеешь, дочка?
Ольга кивнула.
– Супружество – тоже надобно ладить. Скреплять брак наследниками. Ты, дочка, не того ещё… не затяжелела?
Ольга помотала головой.
– Ну, ничего, ничего, не смертельно. Живёшь-то с супругом малость. Успеется. Князь-то, чай, навещает?
Ольга вновь кивнула.
– Ежели что, помнишь, о чём мы с тобой в Новгороде говорили? – Яромир остро взглянул на неё.
Ольга опять кивнула, а глаза налились слезами.
– Ну же, тише. Ты вперёд далёко пока не гляди, на седмицу урок задавай, с ним и справляйся. Потихоньку да помаленьку – выстроишь жизнь.
– Увижу ли я тебя однажды, батюшка? – всхлипнула Ольга.
– Хотел бы порадовать, дочка, но врать не стану, – вздохнул Яромир. – Ты же знаешь, лет мне много. Боги дадут – доживу: сама приедешь проведать, тогда и свидимся. О том и думай. Да в кого ж ты такая плакса-то у меня? – улыбнулся Яромир и вытер слёзы с Ольгиных щёк. – Кровь в тебе течёт, помнишь чья? Та кровь, она не даст тебе пропасть.
– Ты знаешь, батюшка?
– Само собой, знаю. Нет для меня ничего тайного, что тебя касается. Олег Вещий, дед твой по отцу, богам был родич – не конунгу Ладожскому сын, мню, а самому Свентовиту-Сварогу… А бабка твоя, Олегова жена, она моравскому князю внучка. Её отец – Предслав – третий сын Святополка, князя Великой Моравии, павшей после его смерти от сыновних распрей и натиска угринов. Киевские моравы Вещего поддерживали. Предслав, тесть, советником ему был. Золовка-то твоя недаром имя своё свейское переиначила. В Предславу из Хродмары переназвалась и будто к великому роду причастна стала. Славная дева… – усмехнулся Яромир.
– А как звали дочь Предслава и жену Вещего, мать Олега Моровлянина?
– Того не знаю, дочка. Слишком скоро она упокоилась – имя её позабылось, наши плесковские моравы его не ведали, а у отца твоего я не спросил. Он ведь приезжал ко мне в Плесков, в тот год, когда тебе пять вёсен исполнилось. Якобы за данью, а по правде Вельду искал. Любил её Моровлянин, забыть не мог. Так что знай – ты дитя желанное, плод истовой любви. И родом твоя мать не хуже Плеснеской княжны. Вельда по отцу тоже княжна… Просто Вещий водимою женой не позволил Моровлянину Вельду взять. Не с варяжской кровью пожелал сына роднить, а с русской. Ты же сама от Асмуда слыхала, что здесь, в Киеве, русь своими считается, а варяги – чужаками. Потому Вещий и женил его на дочери князя из Плеснеска. Видно, надеялся всё же, что Олег Моровлянин сумеет стол киевский отвоевать – род княжеский положить, снять с себя проклятье Рюрика, а тесть нарочитый поможет ему. Не вышло… Когда Моровлянин ко мне приезжал, я не сказал ему о тебе, и не только потому, что сам к тебе прикипел и от сердца не мог оторвать. Хотя и потому тоже, чего уж врать… Но более всего меня остановило опасение, что погубит он тебя. В отце твоём – божественная кровь Вещего дремала, не было в нём отцовой удачи. Так что уж не взыщи, доченька…
– Батюшка… Да разве я могу тебя в чём-то упрекать, – Ольга вновь залилась слезами. – Я никакого другого отца и не пожелала бы. Я в Плесков хочу, с тобой…
– За моей спиной всю жизнь хорониться не будешь, доченька. Я ведь не вечен, красавица моя, – Яромир вздохнул. – Я богов не устаю благодарить, что позволили мне тебя вырастить и дать тебе положенное по праву рождения – Киевский престол. Не иначе, сам дух Вещего помог. В твоём родном отце божественная кровь дремала, а в тебе пробуждается – ты у меня не только красавица, но и разумница, и отважная… А то, что с Игорем тебе нелегко, тоже я знаю. Коли уж совсем невмоготу станет, пожалься Асмуду, он умеет укрощать нрав князя. Ну, думаю, и сама сумеешь справиться. Ведь кроме божественной крови твоего деда, течёт в тебе кровь колдовская руянская – не только от бабки Прибыславы, моей сестры, но и от матери Вещего – та тоже с Руяна 32 была. Не единый муж не устоит перед тобой, коли того пожелаешь. Просто молода ты совсем, ещё бы пару лет тебе в девках походить, ну уж как сложилось, – Яромир поцеловал её в лоб и ещё напутствовал: – Боли и слёз врагам не показывай, раздоры прежде войны миром уладить старайся, но обидчикам, коли и замирились, веры не имей…
32
Современный остров Рюген
Яромир, его гридни и челядь стали собираться. Отец уговаривал Ольгу не ездить на Почайну, но она лишь упрямо мотала головой. Вместе с Искусеном, Первушей и Фроди они отправились провожать князя Плесковского на пристани.
На Подоле правила обычная суета. В конце лета ладьи редко прибывали в Киев, а вот покидали часто – купцы разъезжались по зимовкам. Но торжище всё ещё шумело, и никому вокруг не было дела до чужих горестей и скорбей. Вместе с Яромиром из Киева отбывали новгородские гости, те, которые весной следовали с Ольгой в Киев. Свободные ладьи, перевозившие Ольгиных гридней и родню, были заполнены товаром, на вёслах сидели нанятые гребцы. Два месяца всего пролетело, а казалось, что целая жизнь прошла.