Ольга. Уроки престольного перволетья
Шрифт:
Высокое имело собственную дружину, ранее состоявшую из пяти десятков человек. Теперь дружина усилилась воинами княгини, прибывшими из Плескова. Для них уже успели срубить добавочную гридницу вблизи крепостных ворот. Строительство шло и у края берега – возводились стены детинца, терем княгине и избы для людей из Ольгиного окружения – каменщика Камыка с семьёй и подмастерьем-помощником, кузнеца Идана, Искусена, Томилы с семейством, Первуши с Малиной, Фроди с Миланой.
Дворов в Высоком было под сотню. На общинных землях смерды выращивали пшеницу, а на огородах репу, капусту и плодовые деревья – яблони, вишни. Большие яблоневые сады имелись на краю посадов. А рядом с садами – бортные угодья. Хозяйство было крепкое – князь на подарок не поскупился.
Алатырь
Надзирать за добычей Яромир поставил Фроди. Пока Ольга с Яромиром осматривали землекопню, к Фроди подошёл один из смердов с ситом, наполненным камнями.
– Вот и улов для тебя, княгиня, – улыбнулся Фроди, показывая самоцветы Ольге и Яромиру. – Не смотри, что камни неказисты. Алатырь в узорочье прозрачный, как молодой мёд, а этот пока словно коркой покрыт. Верхний слой нужно обточить, отшлифовать, и будет тебе самоцвет на бусы.
– Надобно умельца искать, – добавил Яромир. – Завтра, как давеча обсудили, посетим мастера на Подоле, о котором боярин Адун говорил. Поглядим, что за камень он делает из глины. Тогда же поспрашиваем об умельцах златных дел. Искусен с купцами потолкует, цены узнает на алатырь.
В полдень навестили Томилу. За столом в избе бывшего выбутского тиуна собралось множество народа: всё его семейство, Искусен, Фроди с Миланой и местный тиун, Обрад. Ольга узнала последние новости – две недели назад Малина разрешилась от бремени. Милана же была в тягости. Пополнения в семействе Фроди ждали зимой. Услышав про одно случившееся и другое грядущее материнство своих знакомиц, Ольга едва удержалась от тяжкого вздоха, подосадовав про себя, что ей самой пока не удалось исполнить первостепенное назначение супруги. А вот если бы ей посчастливилось зачать от князя, возможно, тогда она стала бы княгиней по сути, а не по названию…
На следующий день Ольга вместе с батюшкой поехали к гончарных дел мастеру на Подол. Жизнь под горой бурлила, ошеломляла, сбивала с ног всякого неподготовленного.
Подол представлял собой кипящую смесь начинавшегося почти от самой пристани огромного торжища и всего того, что обеспечивало этот не замиравший круглый год торг: складов, клетей носильщиков, купеческих подворий: арабского, немецкого, корсунского. Самой значительной была хазарская слобода, где останавливались приехавшие на время с Итиля-Волги и Хвалыни купцы, но большей частью проживали коренные киевские хазары. Тот конец Подола так и назывался – Козары.
Торжище на две половины разделяла река Глыбочица. С одной стороны реки располагался скотный и зерновой рынок, с другой – рынок рабов и изделий всякого ремесла. Подол был ещё и местом проживания киевских мастеров – древоделей, кожемяк, кузнецов, гончаров, плотников, златников, стеклодувов.
Повсюду сновало огромное количество людей самых разных народностей, вероисповеданий, возрастов, ремёсел, говоривших на всех языка мира, одетых в пёстрые, непривычные одежды. Гомон людских голосов смешивался с криками животных. Ольга впервые увидела диковинных верблюдов – когда-то ей про них рассказывал Желан.
Ветер доносил смрадные запахи с кожевенных дубилен и дегтярных мастерских. Голова Ольги кружилась от разноголосья и пестроты. Пока их отряд направлялся к терему Адуна, продавцы наперебой предлагали свой товар – меха, посуду, узорочье, мёд, вина, пряности, ткани, оружие. Внезапно к Ольге пришло осознание того, что она вышла замуж за князя, под дланью которого было это необыкновенное место. Впрочем, торжище не подчинялось никому. Оно жило по собственным законам.
Наконец они добрались до расположенного вблизи от пристани дома Адуна. Рядом находилась изба, где сидели тиуны-мытники. Деревянные раскаты Подола заканчивались
Пока ждали Адуна, завершавшего неотложные дела своей службы, Ольга рассматривала возвышающуюся над прочими домами Подола постройку, островерхая крыша которой была увенчана крестом. Она ещё по приезде в Киев обратила на неё внимание и подумала, что это был молельный христианский дом. Расспрашивать тогда Ольга никого не стала – слишком велико было волнение после первых мгновений на Киевской земле.
Теперь Адун подтвердил, что этот высокий терем – церковь Святого Илии.
– Срубили на Подоле, потому как почитатели Христа шибко просили себе новую храмину, – рассказывал Адун. – В Киеве христиан ведь много. Ещё во времена до Вещего, прежние правители Киева приняли греческую веру от верховных царьградских жрецов. И храмы возвели и на Горе и в Угорском конце киевских посадов. В том конце и доныне христианская община проживает – среди них немало купцов, держащих торг с Царьградом. Князь Олег христиан сперва не жаловал, как на престол сел, церкву на Горе велел порушить, греческих жрецов изгнал. Спасибо, что не порешил – за лазутчиков враждебных их считал, что, впрочем, так и есть. А после, когда уж Вещий на Царьград походом сходил, своими глазами Греческое царство увидел и ряд с греками положил, задумался, что, может, есть в христианском боге какая сила, коли дал столько богатств и благ своим чествователям. Вот христиане и осмелели, принялись князя умолять о храмине и жреце – любой христианин ведь служителем Христа стать не может, для того и учиться надобно, и обряд посвящения особливый пройти. Олег пообещал им помочь. Христиане, по правде, люди весьма полезные – небуйные, незлобивые, послушные княжьей воле, некоторые из них письмом владеют и грамотой. Я знаю, потому как и у меня на мытне такие служат.
– А ты сам, боярин, бывал в Царьграде? – спросила Ольга.
– Бывал. Отроком и юнцом с батюшкой своим на торг к грекам ходил многократно, после того как Олег с греками ряд устроил. А спустя время, князь Игорь меня главой мытницы поставил, я ведь и читать, и писать умею, и греческий малость знаю, хотя и не христианин.
– А откуда приехал жрец в киевский христианский храм? Из Царьграда? – полюбопытствовал Яромир.
– Да, сперва греческий жрец в церкве Ильинской служил. А позже княжна Евдокия своего привезла наставника в вере. Болгары-то хотя и христиане, греческому верховному жрецу – патриарху – не подчиняются – требы по-славянски справляют. Потому для княгини свою церкву устроили, рядом с княжескими хоромами. А как грек упокоился, это уж после смерти Вещего было, князь Игорь нового христианского жреца из Царьграда звать не стал – наши волхвы противились тому. Тогда-то в церкве Ильинской болгарин обосновался. Но несколько лет назад и он помер. Княгиня горевала, грамоты слала в Преслав, нового просила себе священника. Так вот, лет шесть или семь тому, появился у нас новый жрец христианский из болгар – Григорием кличут. Приехал он, будучи по летам совсем юнцом, но зело книжен муж – в самом Царьграде науки всякие осваивал. После приезда Григория княгиня вскоре преставилась, хворала она шибко перед тем. Видно, только потому и держалась – нового священника ждала, а как только дождалась, так дух и испустила. Думали, Григорий восвояси уедет, но нет – прижился он в Киеве, христиане очень его любят…
– Слыхал я, боярин, что греки и Вещего склоняли к своей вере и будто даже крестили князя? – осведомился Яромир, внимательно глядя на Адуна.
Говорил отец спокойно, но Ольга, хорошо умевшая различать разные оттенки батюшкиного голоса, тут же уловила, что спрашивает он у боярина нечто важное, волнующее его, и сама поспешила воззриться на Адуна. Действительно, сей простой вопрос ввёл главного мытника в некое затруднение. Адун опустил глаза долу, задумался, чуть поджав губы.
– Не смущайся, боярин, тайны великой ты мне не раскроешь. Мне о том сын Олегов сказывал, когда десяток лет тому назад мой град навещал, – успокоил Яромир.