Олимп
Шрифт:
– Я и с обычным оружием резал их дюжинами.
– Резал, верно, – кивает Паллада. – Но только не лишал жизни. Мое лезвие способно причинить олимпийской плоти столько же вреда, сколько твой жалкий меч – какому-нибудь кратковечному.
Герой поднимается, с легкостью переместив тело царицы на плечо. Теперь клинок сверкает у него в правой руке.
– С какой, интересно, радости ты даешь мне сей щедрый подарок? Долгие месяцы наши стороны воевали друг с другом, и вдруг ты предлагаешь себя в союзницы?
– На то есть свои причины, сын
– Хокенберри?
– Да, этот бывший схолиаст, а ныне тайный лазутчик Афродиты, – произносит бессмертная. – Он еще жив? Мне нужно потолковать с этим смертным, но я до сих пор не знаю, где его искать. С недавнего времени защитное поле моравеков не дает божественным взорам видеть, как прежде.
Ахиллес озирается и удивленно моргает; кажется, он лишь теперь заметил, что стал единственным из живых людей, кто задержался на красной равнине Марса.
– Хокенберри был здесь пару минут назад. Мы разговаривали как раз перед тем, как я… ее… пронзил… – Из глаз мужчины снова бегут потоки слез.
– Жду не дождусь, когда мы с ним снова встретимся, – бормочет Паллада себе под нос. – Настал день расплаты, которого кратковечный так долго мечтал избежать.
Протянув могучую, стройную руку, она поднимает лицо героя за подбородок и смотрит прямо в глаза.
– Желаешь ли ты, о Пелеев сын, увидеть эту женщину… вернее, амазонку… живой и к тому же своей невестой?
Ахиллес округляет глаза.
– Я желаю только избавиться от любовных чар, богиня.
Паллада качает головой, облеченной в золотой шлем. Багровое солнце окутывает блеском ее доспехи.
– Феромоны вынесли приговор, и он окончателен. Дышит она или нет, Пентесилея – твоя первая и последняя страсть в этой жизни. Так хочешь ли ты получить ее невредимой?
– Да!!! – кричит сын Пелея и шагает вперед, с любимой женщиной на плече и безумным блеском в очах. – Воскреси мне ее!
– Никому из богов и богинь это, увы, не под силу, – печально молвит Афина. – Помнишь, как ты однажды сам говорил Одиссею: дескать, можно что хочешь добыть – и коров, и овец густорунных, можно купить золотые треноги, коней златогривых, – жизнь же назад получить невозможно (заметь, ни мужу, ни женщине, о быстроногий); ее не добудешь и не поймаешь, когда чрез ограду зубов улетела. [25] Даже верховный Зевс не имеет власти над ужасными вратами смерти, Ахилл.
– Тогда какого хрена ты здесь обещаешь? – рявкает мужеубийца.
25
Перев. В. Вересаева.
Ярость клокочет в нем наравне с любовью – они точно масло и вода, точно пламя и… нет, не лед, но другой вид огня. Грек чересчур проникается этой самой яростью и чересчур крепко сжимает в руке кинжал, пригодный для разделывания богов и богинь. Он даже сует оружие за широкий пояс – так, от греха подальше.
– Вернуть Пентесилею из мертвых можно, – продолжает Афина. – Только не в моих это силах. Я могу лишь окропить ее тело особой амброзией, избавляющей от любого тлена. Покойная навеки сохранит и нежный румянец на щеках, и еле заметную толику живого тепла, что угасает сейчас под твоими пальцами. Ее красота никогда не увянет.
– А мне-то что проку? – гаркает быстроногий. – Ты что, и вправду принимаешь меня за поганого некрофила?
– Ну, это уж твое личное дело. – Собеседница скабрезно подмигивает, и рука Пелида снова тянется к подаренному клинку.
– Но если ты у нас – человек действия, – продолжает бессмертная, – полагаю, тебе не составит большого труда вознести любимую на вершину Олимпа. Там, у самого озера, располагается огромное здание, в котором – это и есть наш секрет – в прозрачных, наполненных некоей жидкостью баках чуждые этому миру создания залечивают все наши раны, любые повреждения, возвращая улетевшую жизнь, по твоему же удачному выражению, обратно за ограду зубов.
Герой поворачивается, измеряет взглядом внушительную гору, блистающую в солнечных лучах. Ей нет конца. Вершина теряется где-то за облаками. Крутые скалы у подножия – всего лишь безобидное начало, подступ к исполинскому массиву – и сами не ниже четырнадцати тысяч футов.
– Значит, на Олимп… – задумчиво произносит Ахилл.
– Раньше там был эскалатор… Ну, лестница такая, – поясняет Афина, указывая долгим копьем. – Видишь вон те развалины? По ним добираться по-прежнему проще всего.
– Но мне придется сражаться на каждом шагу, – жутко ухмыляется кратковечный. – Мы ведь еще воюем с богами.
Паллада сверкает зубами в ответ.
– Богов сейчас занимают междоусобные битвы, сын Пелея. К тому же все в курсе, что Брано-Дыра захлопнулась и смертные больше не угрожают Олимпу. Могу поспорить, никто тебя не заметит и не помешает в пути. А вот когда окажешься на месте, бессмертные, пожалуй, забьют тревогу.
– Афродита, – шипит быстроногий мужеубийца.
– Да, она непременно там будет. И еще Арес. Создатели маленькой преисподней, в которой ты сейчас очутился. Дозволяю тебе прикончить обоих. А за свою поддержку, милость и чудесную амброзию я попрошу лишь об одной услуге.
Ахиллес оборачивается, молча ждет.
– Уничтожь прозрачные баки, как только воскресишь свою амазонку. Прикончи Целителя – огромную, похожую на сороконожку тварь, безглазую и со множеством рук. Разрушь без остатка все, что найдется в том зале.
– Богиня, разве твое бессмертие от этого не пострадает?
– С этим я сама разберусь, о сын Пелея.
Афина Паллада протягивает руки ладонями вниз, и золотые капли амброзии падают на окровавленное, пронзенное тело Пентесилеи.
– Иди же. А мне пора заниматься своими делами. Скоро решится судьба Илиона. А твой жребий здесь, на Олимпе.