Олимп
Шрифт:
– Все готово к началу полета?
– Готово, – сказал Харман. – Поехали.
Людей вжало в ниши: это заработали силовые поля-ограничители. Машина разогналась над частоколом и кронами деревьев, а потом почти отвесно устремилась в небо и преодолела звуковой барьер, не успев набрать и двух тысяч футов.
Ада не стала смотреть, как улетает ее любимый, и когда звуковая волна (сколько же их обрушилось на дом со дня Великого Падения за время жутких метеоритных ливней!) сотрясла окна и стены, будущая мать всего лишь поинтересовалась у Оэллео, чья очередь убирать и менять разбитые стекла.
В главном зале она сняла с крючка шерстяной плащ, миновала двор и отправилась дальше за ворота. На бывшей красивой лужайке,
Супруга Хармана прошлась вдоль ограды, то выходя за ворота, то возвращаясь, там и тут беседуя с работниками, послала завтракать дозорных, простоявших на страже все утро, и под конец решила забраться на купол, чтобы потолковать с Лоэсом и понаблюдать за последними приготовлениями к литью. Все это время она упорно делала вид, будто не замечает Эмму и трех молодых людей: четверка неотлучно следовала за ней, держась примерно в тридцати шагах за спиной, подняв заряженные арбалеты и сосредоточенно косясь по сторонам.
Пройдя в дом через кухню, Ада проверила время по напульсной функции: муж улетел тридцать девять минут назад. Если расчеты соньера не лгали – во что с трудом верилось, стоило вспомнить долгое-предолгое путешествие от Золотых Ворот с остановкой в секвойевых пущах где-то в окрестностях Техаса, о существовании которого странники тогда впервые узнали, – в общем, согласно расписанию, Харман должен был уже добраться до места. Еще какой-нибудь час, и он отыщет пресловутую целебную колыбель, а то и просто запихнет умирающего Никого во временной саркофаг, и возвратится прежде, чем успеют подать ужин. Кстати, сегодня готовить ей.
Повесив шаль на крючок, хозяйка Ардис-холла поднялась к себе в комнату, которую теперь делила с мужем, и затворила дверь. Потом достала и развернула пелену, которую принес Даэман и которую она во время беседы сунула в самый глубокий карман.
Харман почти не интересовался туринской драмой. Да и Даэман тоже, насколько помнилось Аде. В ушедшие навеки прежние времена его единственным развлечением было соблазнение молоденьких девушек. Впрочем, если начистоту, он еще ловко охотился по полям и лесам на редких бабочек. Строго говоря, молодой человек приходился ей двоюродным братом, хотя еще недавно любые слова, обозначавшие кровную связь, ничего не стоили в мире, которому девять месяцев назад пришел конец. «Сестра» или «кузина» – так обращались друг к другу женщины, имея в виду всего лишь многолетнюю приязнь и, возможно, теплые отношения между своими детьми. Тем самым создавалась хотя бы видимость некоторого родства. Теперь, когда хозяйка Ардис-холла сама превратилась во взрослую и к тому же беременную женщину, ей вдруг пришло на ум, что именно могло означать уважительное обращение «кузен». Вероятно, их матери – обе уже умершие, тоскливо подумалось ей, – решили в свое время понести от одного и того же мужчины, то есть воспользовались идентичными пакетиками спермы. Супруга Хармана лишь улыбнулась, благодарно порадовавшись тому, что в прошлом пухлому и распутному Даэману так и не удалось ее совратить.
Так или иначе, ни муж, ни кузен Ады не увлекались туринскими пеленами – в отличие от нее. Пока повязки исправно функционировали, а это длилось почти десять лет, владелица особняка чуть ли не каждый день переносилась в кровавый мир осажденного Илиона. Надо признаться, ее действительно восхищала жестокость и мощь воображаемых героев (по крайней мере они
И вот супруга Хармана улеглась на кровать, накрыла пеленой лицо, пристроила микросхему на лбу, а затем прикрыла глаза, хотя и без особой надежды на успех.
Глубокая ночь. Троянская башня.
Ада уверена, что попала именно в осажденный город, ночные очертания которого давно уже помнит наизусть. Впрочем, за сотни «посещений» она впервые видит город Приама с такой необычной точки зрения. Какая-то полуразрушенная круглая башня, южная часть кладки отсутствует, а в нескольких футах от непрошеной свидетельницы прильнули друг к другу двое. Они прикрывают одеялом костер, от которого, в сущности, остались одни уголья. Хозяйка Ардис-холла безошибочно узнает обоих, вот только не может взять в толк: с какой стати Елена и ее бывший муж снова вместе, почему они в городе и следят со стены за яростной битвой. Откуда здесь Менелай и как он может греться под одним одеялом – вернее, под красным шерстяным плащом, – с этой женщиной? Казалось, он и другие ахейцы только для того и сражались неполных десять лет на глазах у зрителей, чтобы ворваться в Трою и прикончить изменщицу.
Между тем остальные греки до сих пор бьются за вход в город.
Повернув несуществующую голову, Ада меняет угол зрения – вот это да, предыдущие просмотры не позволяли ничего подобного! – и в благоговейном изумлении распахивает глаза, взирая на Скейские ворота и неприступные укрепления.
«Как похоже на то, что творилось в Ардисе прошлой ночью!» – думает будущая мать и тут же усмехается над неловким сравнением. Здесь вам не жалкий деревянный заборчик: Илион окружает каменная стена высотой в сотню футов, а шириной – в целых двадцать, с уймой дозорных башен, тайными проходами для вылазок, бойницами, брустверами, рвами с водой, рядами заостренных кольев и траншеями. Да и великий город осаждает не сотня с чем-то бессловесных войниксов, а десятки тысяч ликующих, ревущих, изрыгающих проклятия греков: бесчисленные факелы, костры и горящие стрелы на мили вокруг озаряют неудержимые волны героев, и каждая волна – это новое войско со своим царем, вождем, осадными лестницами, колесницами, сосредоточенное только на собственной битве в гуще огромной войны. И если в Ардис-холле укрывались от противника четыреста душ, то здешние защитники – с высокой башни видны тысячи лучников и копейщиков на парапетах и ступенях длинной южной стены – охраняют жизни более чем сотни тысяч объятых ужасом кровных родственников: жен, дочерей, неоперившихся сыновей и дряхлых родителей. А вместо единственного беззвучного соньера, парящего над задним двором, по здешнему небосводу носятся дюжины летающих колесниц, для безопасности заключенных в отдельные энергетические пузыри, откуда их божественные наездники мечут зигзаги молний и силовые лучи – кто в горожан, а кто и в несметные орды нападающих.
Аде никогда еще не доводилось видеть жителей Олимпа столь тесно вовлеченными в сражение. Даже издали она легко различает Ареса, Афродиту, Артемиду и Аполлона, бьющихся на лету за спасение Трои, в то время как Афина, Гекуба, Посейдон и прочие малоизвестные бессмертные яростно бьются на стороне атакующих ахейцев. Зевса нигде не видно.
«Сколько же интересного я пропустила за девять месяцев», – удивляется жена Хармана.
– Гектор так и не вышел из покоев, чтобы возглавить войско, – шепчет Елена, и хозяйка особняка вновь обращает внимание на странную пару.
Бывшие супруги жмутся друг к другу над лагерным костерком на разбитой, продуваемой ветрами площадке, растянув солдатский красный плащ над тлеющими угольями, дабы спрятать чахлый огонь от случайных взоров снизу.
– Трус он, – отзывается Менелай.
– Ты же знаешь, что это не так. В этой безумной войне и не было большего храбреца, чем Гектор, сын Приама. Он просто горюет.
– О ком это? – усмехается мужчина. – Себя пожалел? Ибо его часы уже сочтены. – Тут он обводит широким жестом безбрежную армию греков, нападающих сразу со всех сторон.