Олимп
Шрифт:
– Да.
– Но сухой лед не скользкий…
– А эта штука скользкая. Футида быстро соображал.
– Возможно, под нашим весом тонкий верхний слой сухого льда испаряется.
– Значит, у нас под ногами слой углекислого газа,- сразу же понял Родригес.
– Точно. Мы скользим по газовой пленке, как газовые подшипники.
– Значит, нам будет чертовски трудно передвигаться. Футиде хотелось потереть больное место, хотя он понимал, что в жестком скафандре это бесполезно.
– Взойдет солнце, и лед растает.
–
– Сухой лед возгоняется при семидесяти восьми и пяти десятых градуса ниже нуля. По Цельсию, - вспомнил Футида.
– При нормальном давлении, - возразил Родригес.
Футида взглянул на термометр на правом запястье.
– Уже выше минус сорока двух градусов, - сказал он, в первый раз за все путешествие почувствовав себя довольным.- К тому же чем ниже давление, тем ниже точка кипения.
– Да, точно. Ты прав.
– Должно быть, этот участок находился в тени крыла самолета, - указал Футида.
– Дальше, мне кажется, земля чистая.
– Тогда пошли на пляж, позагораем, - предложил Родригес без смеха.
– Нет, пойдем к кальдере, как собирались.
– Ты думаешь, здесь безопасно расхаживать? Кивнув сам себе, Футида сделал пробный шаг. Камень был
гладким, но не скользким. Он шагнул еще раз, затем другой.
– Может быть, нам следовало взять футбольные бутсы.
– Не обязательно. Теперь можно нормально идти. Родригес проворчал что-то.
– Тем не менее будь осторожен.
– Хорошо, буду.
Пока Родригес сообщал на базу утренние новости, пользуясь мощным передатчиком в кабине, Футида открыл люк грузового отсека, и их оборудование съехало на землю. И снова он удивился, как эта хрупкая пластиковая машийа смогла нести их и все имущество. Это казалось совершенно невозможным, но это была правда.
– Ты готов?
– спросил он Родригеса, горя желанием отправиться в путь.
– Ага. Только дай мне проверить по компасу…
Футида не стал ждать, пока астронавт сверится с компасом. Он знал дорогу к кальдере так хорошо, словно координаты были выжжены у него в сердце.
Глядя в отверстие кальдеры, Родригес ощутил холодок неприятного предчувствия. Словно они стояли на краю гигантской дыры в мироздании, дыры, которая вела прямо в ад.
– Ницше был прав, - сказал Футида, и Родригесу послышалось в его голосе благоговение, почти ужас.
Родригесу пришлось развернуться почти целиком, чтобы увидеть японца, стоящего рядом, безликого в громоздком скафандре, отмеченном лишь голубыми полосами на рукавах.
– Ты имеешь в виду то место, где говорится, что когда заглядываешь в бездну, то бездна глядит на тебя?
– Ты читал Ницше?
– По-испански, - фыркнул Родригес.
– Это, должно быть, интересно. Я читал его в японском переводе.
Хихикнув, Родригес заметил:
– Значит, ни ты, ни я не можем читать по-немецки, а?
Этот разговор разрядил напряжение. Кальдера была огромной, необъятной дырой, протянувшейся от одного края горизонта до другого. Они стояли над обрывом, глядя вниз, в темный, укутанный тенями провал, глубины которого никто не ведал, и это определенно выводило из себя.
– Чертовски большая яма, - пробормотал Родригес.
– Такая большая, что туда может поместиться весь Эверест, - ответил Футида приглушенным от волнения голосом.
– Как долго спит это чудовище?
– поинтересовался Родригес.
– Десятки миллионов лет по меньшей мере. Возможно, намного дольше. Это одна из вещей, которую нам предстоит установить, пока мы здесь.
– Как думаешь, собирается он снова ожить? Футида рассмеялся дрожащим смехом:
– Не волнуйся, мы получим кучу предупреждений.
– Что, это я-то волнуюсь?
Они начали выгружать снаряжение, привезенное на салазках. Полозья были оснащены маленькими колесиками, покрытыми тефлоном, так что двое людей легко могли тащить салазки по неровной поверхности. По большей части они везли с собой снаряжение для скалолазания: крепеж, скальные крючья и длинные, свернутые кольцами куски троса из углеродного волокна.
– Ты действительно хочешь туда спуститься?
– спросил Родригес, сверля в твердом базальте дырки для Футиды, который устанавливал там геометеорологические маяки. Датчики, встроенные в тонкие стержни, должны были непрерывно измерять колебания грунта, тепловой поток, исходивший из недр планеты, температуру воздуха, скорость ветра и влажность.
– Я много времени посвятил исследованию пещер, - ответил Футида, хватая перчатками очередной маяк.
– Я долго готовился к этому дню.
– Ты? Занимался спелеологией?
– Это называется «изучение пещер». Термин «спелеология» используется редко.
– Значит, тебе не терпится забраться внутрь, так? Футида понял, что на самом деле ему не хочется туда
лезть. Всякий раз, входя в пещеру на Земле, он ощущал какой-то иррациональный страх. Но он заставлял себя карабкаться по пещерам, потому что знал: это станет существенным плюсом для него в борьбе за место в экспедиции на Марс.
– Да, не терпится, - ответил биолог, с кряхтением запихивая в дыру геометеорологический маяк.
– Грязная работа, - пошутил Родригес, перекрикивая вой электрического бура, - но кто-то должен ее делать.
– Человек должен делать то, что должен, - ответил Футида в том же залихватском тоне, что и напарник.
Родригес рассмеялся:
– Это не Ницше.
– Нет. Джон Уэйн [2].
Закончив приготовления, они направились обратно, к краю кальдеры. Медленно. «Неохота,- подумал Родригес- Ладно, даже если мы сломаем себе шею, бродя там, внизу, по крайней мере, маяки установлены и работают».