Олимпия Клевская
Шрифт:
Потом, задумавшись, он добавил:
«У Ришелье слишком веселый вид, чтобы он не припас для меня какую-то скверную новость».
LXXXI. ПОСОЛЬСТВО В ВЕНУ
Собрав все свое мужество, Майи шагнул навстречу Ришелье, который уже успел сделать к нему шагов двадцать.
— Ах! Идите же сюда, мой дорогой герцог, — сказал он. Чтобы назвать Ришелье своим дорогим герцогом, Майи должен был быть очень заинтригован.
— Добрый вечер, о счастливый
— А, и вы туда же! — вскричал Майи. — Ладно же, я вас поймал и держу крепко. О, вы уж от меня не ускользнете!
— Боже меня сохрани, — улыбнулся герцог. — Зачем мне ускользать от человека, которому я хочу принести лишь мои сердечные поздравления?
— Отойдемте в сторонку, — предложил граф.
— Что ж, давайте.
И Майи повлек свою добычу в дальний угол залы.
— Что со мной происходит? — спросил он.
— Происходит то, что вы подняли повсюду целую бурю.
— С какой стати?
— Черт возьми! Вам завидуют.
— Завидуют чему?
— Вашему назначению.
— Моему назначению?
— Ну, не станете же вы притворяться, будто ничего не знаете!
— Клянусь жизнью! Герцог, честью клянусь! Слово дворянина! Я ничего не понимаю из того, что мне пытаются сказать.
— Да ну, быть того не может! — воскликнул герцог, разыгрывая удивление.
— Нет, может. Я только понял, что королева меня о чем-то предупреждала, Пекиньи меня дразнил, господин де Флёри со мной жеманничал, король мне улыбнулся, все со мной беседовали, все говорили одно и то же. Я догадался, что речь шла о милости… но о какой? Вот этого я не знаю.
— Как? Вам неизвестно, о чем королева просила за вас сегодня утром господина де Флёри?
— Нет.
— Как? Вы не знаете, о чем сегодня же утром господин де Флёри просил короля?
— Нет.
— Как? Вы не знаете, какую бумагу относительно вас король подписал сегодня утром?
— Нет.
— Что ж, мой любезный граф, — произнес Ришелье с превосходно разыгранным добродушием, — я счастлив быть первым из тех, от кого вы услышите поздравления, притом основанные на знании дела.
— Да с чем поздравления? Ведь, сказать по правде, я извелся от этой неизвестности!
— С вашим назначением.
— Каким назначением?
— Посла.
— Меня? Послом? — Да.
— И куда же?
— В Вену! Это назначение, из-за которого, несомненно, с полсотни человек просто умрут от злости.
— Будь я проклят! — вскричал Майи. — Я умру первый, если вы, конечно, не пошутили, герцог.
— Ну-ну, граф! Это вы сами шутник.
— Ох, я настолько не шучу, что просто задыхаюсь.
— И верно, вы так побледнели!
— Я больше не могу сдерживаться, я вне себя…
— От восторга?
— От ярости!
— Вот еще!
— О, даже при мысли, что меня подобным образом разыгрывают,
— Ах, граф, уж со мной-то вам не стоило бы хитрить. Ну, полно.
— Да говорю же, я не хочу!
— Однако ваш аттестат у меня в кармане.
— Мой аттестат? — Да.
— Посольский? — Да.
— Меня отправляют в Вену? — Да.
— О!
— А доказательство, — продолжал Ришелье, извлекая из кармана бумагу с королевскими гербами, — вот оно.
У Майи потемнело в глазах.
— Как вы понимаете, — с самым невозмутимым спокойствием произнес Ришелье, — я слишком верный подданный его величества, чтобы не проявлять интереса к вам.
— Так это, стало быть, вам я обязан этим назначением?
— В немалой степени — да, мой дорогой граф.
— А по какому праву, я вас спрашиваю, вы, герцог, вмешиваетесь в мои дела?
— Говорю же вам: нет такой нескромности, которой я бы не совершил ради того, чтобы послужить королю.
— Господин герцог, то, что вы сделали, — величайшее неприличие!
— Да какое здесь величайшее неприличие, если я, будучи облечен миссией столь важной, как посольство, да при том еще в Вене, позаботился о том, чтобы найти себе преемника?
— Господин герцог, ваш поступок ужасен.
— Разве это так ужасно, что я, имея единственного настоящего друга, уступаю ему свое содержание, свое место — лучшее из всех высших государственных должностей?
— О Боже мой, кого мне винить в этом! — в отчаянии простонал Майи.
— Полно, мой дорогой граф, успокойтесь.
— Успокоиться?!
— И для начала возьмите ваш аттестат.
— Скорее я отрублю себе руку.
— Как? Вы отказываетесь от подобной чести? Да вы с ума сошли, милейший граф?
Эти последние слова Ришелье произнес до того выразительно, с таким высочайшим почтением к той благоговейной тишине, которая царила в зале, что Майи затрепетал от страха перед скандалом и остыл, словно кусок раскаленного железа, опущенный в воду.
Лукавый царедворец сумел-таки убедить этого человека.
Чувствуя, что он его припугнул, герцог снова протянул Майи его аттестат.
— Да берите же, дорогой граф, — сказал он.
— Никогда! Говорю вам, никогда!
— Значит, вы отказываетесь? Черт побери, дело серьезное! Надо незамедлительно объявить об этом кардиналу, чтобы он принял меры.
— Одну минуту, сударь, — прошептал Майи (даже жене стало жаль его, так очевидны были сейчас его страдания). — Одну секунду! Пощадите меня.
— О-о! Вы же приняли решение.
— Нет, сударь, нет; ведь в конечном счете король есть король, и если я откажусь от милости, которую ему было угодно мне оказать, полагаю, вы позволите мне сделать это по-своему.