Olivier
Шрифт:
Открыв глаза г-н Бабынин увидел освещенный полуденным солнцем потолок любимой спальни и почувствовал острую необходимость восполнить ощутимый недостаток жидкости в организме. С некоторыми трудностями приняв вертикальное положение и размышляя, кого бы приказать выпороть (чтоб жизь не казалась им раем, когда у барина голова болит) г-н Бабынин-старший спустился вниз. Не отметив (как и вчера по приезде) наличия живых душ в доме, помещик произвел поиск какой-либо влаги для принятия внутрь, однако таковой упехом не увенчался. Выйдя на крыльцо, помещик однако увидел бабу с десятифунтовой стеклянной банкой, перемещающуюся в направлении кухни. Увидев в банке жидкость, Анатолий Николаевыч велел бабе приблизиться и получив подтверждение о неядовитости содержимого банки, переместил значительную часть одержимого внутрь собственного организма. По завершении такого перемещения отставной поручик с некоторым удивлением отметил, что во-первых, содержимое было мутно-зеленым,
Неожиданно представитель благородного сословия почувствовал низменный голод (что, впрочем, не удивительно, ибо кроме нескольких (возможно дюжин) кружек «бормотухи» его организм ничего не получал со вчерашнего утра. Радостный от внезапно прошедшей головной боли помещик направился на кухню и довольно робко (помня о возможно массовом схождении с ума присутствующих там пейзан) заявил о своем желании изрядно подкрепиться.
В мгновенно наступившей тишине все взоры представителей сословия низжего перенаправились на барина. И последний осознал, что ситуация кардинальным образом изменилась.
В самом деле, на протяжении последних нескольких месяцев — фактически полугода — все помыслы и деяния аборигенов были сосредоточены на необходимости качественного кормления подлежащих этому кормлению дворян. А посему дворянин, пусть даже и сам барин-хозяин, но кормлению не подлежащий, не представлял для работников дворянско-общественного питания ни малейшего интереса. Дворянин, не желающий кормиться, объектом внимания и заботы являться не мог. Но дворянин, питаться желающий являлся властителем дум для каждого жителя деревни Бабынино, его божеством и высшим судиёй. И посему, как только ключевое слово было произнесено, помещик превратился из безликой праздношатающейся тени в эпицентр всеобщего внимания.
После полусекундной тишины, потребовавшейся для осознания сказанного, к поручику в отставке немедленно бросились руководители служб подготовки соответствующих блюд и службы сервировки. Барину было предложено выбрать место обеда (с рекомендацией в качестве такового лужайки за домом), меню из всего лишь 40 блюд, готовых к немедленной подаче или еще полусотни дополнительных, требующих для готовки от получаса до полусуток.
Выбрав наугад (ибо их всего перечня блюд барин понял лишь «икру», «цыпленка» и «сметану»), приказал дополнительно предоставить пару бутылочек настоящего вина. Задержавшись, раздумывая о желаемом сорте вина, Бабынин обратил внимание на размер выкладываемых на тарелки порций. Размер его абсолютно не удовлетворил, и благородный русский дворянин начал проникновенную речь о необходимости векового уважения сословия оапотного к благородному и беспрекословному подчинению первого последнему. Однако столь проникновенная речь была неожиданно прервана незнакомым юнцом, нагло заявившем, что г-н Бабынин может чувствовать себя начальником в своем доме или любой другой точке поместья — но не в кухне. Поскольку здесь, в кухне, единственным начальником мождет являться только он, это нахальный мальчишка. Поняв, что юноша свои тезисы изложил на языке французском и в глазах крестьянство дворянство морально не пострадало, а так же узнав, наконец, в пылком ораторе давешнего любимого повара маршала Мюрата, Бабынин с нескрываемым ехидством совместил французский статус юнца с его фактическим положением в поместье. Chief-повар, однако, было понято крестьянами как признак узнавания кухонного начальника барином и называние последнего по официальной должности. Данное название должности (и статуса повара на кухне) а России не изменилось и по сию пору; сами же французы, переняв и репатриировав достижения Франсуа-Рожера обратно во Францию, отказались от русской сооставляющей звания из-за неумения ее правильно произнести. И в результате слово «шеф» получило второе, практически не связанное с первоначальным, значение. Каковое, вместе с последующими поколениями расплодившихся поваров-французов, перешло и во все прочие европейские языки.
Тем не менее голод заставил владельца поместья прекратить довольно бесплодный спор о главенстве и заняться собственно едой. Каковая сопровождалась принятием и благородных напитков в количествах, ранее недостижимых в связи с рефлекторной памятью организма о последствиях. Почти каждый
Окруженный (как объект кормления) всеобщей заботой барин, по завершении обеда, был унесен в спальню для восстановления сил. Умиленные мастера мясных, рыбных и овощных блюд радостно делились наблюдениями о видимом наслаждении барином результатами их труда. Но гроссмейстера кухни процесс кормления барина навел на серьезные размышления. Точнее не сам процесс компления как таковой, но сопровождающий и выполняемый параллельно с основным процесс самонапоения барина. Не то, чтобы Франсуа-Рожеру было жалко пары бутылок вина для того, кто сделал его жизнь в течение последних шести месяцев столь сытной и интересной. Просто магистр от кулинарии прикинул, что во-первых, имеющихся запасов вина может попросту не хватить для списочного состава предполагаемых едоков (что в принципе было еще поправимо), а во-вторых, он понял, что при таких темпах поглощения сопровождающей еду жидкости в доме попросту не хватит спальных мест для одновременно перепившихся гостей.
По результату размышлений г-н Бабынин узрел за ужином, состоявшимся вечером того же дня, вместо традиционной четвертьфунтовой стопки рядом с собой на столе крошечный глиняный стаканчик. Ничего не сказав по этому поводу поначалу (ибо голова снова начала побаливать по результатам обеда и больную голову даже посетила страшная мыль о необходимости умеренности в питии), ближе к концу ужина, успокоив боль серией последовательно принятых доз напитка, поручик выразил неудовольствие не столько малым объемом сосуда (с лихвой компенсировавшейся частотой его использования), сколько неудобством хватания означенного предмета посуды рукой после нескольких циклов его наполнения-опустошения и вообще малой заметностью данной емкости на столе среди прочих предметов. Потребовав в конце концов заменить этот наперсток на нормальный полуфунтовый стакан, г-н хозяин поместья по завершении ужина был оттранспортирован в спальню в статусе практически неодушевленного предмета.
Волшебник же услад для желудка, проанализировав высказывания заказчика по поводу сосудов как таковых и традиционных граненых стаканов в частности, по окончании транспортной операции приказал немедля ни минуты доставить его в Смоленск. И впервые почти за год покинул гостеприимное поместье в русской глубинке.
Покинул, естественно, не один, ибо староста просто не смог отпустить не знающего страну и ее обычаи иностранца одного в большой город с его опасностями и соблазнами. Конечно, староста давно уже полностью доверял талантливому галлу — во всем, что касается питания людей во всех проявлениях этого процесса. Но допустить, что иноземец не поприсутствует на торжественном обеде — не мог. И потому отправился в Смоленск вместе в Франсуа-Рожером. И еще с полудюжиной мужичков покрепче и пошустрее. Во избежание, так сказать.
Длинный путь до Смоленска был покрыт за два часа, и около 9 часов вечера повозка с иностранцем в сопровождении шестерки верховых мужиков въехала в город славы русского оружия. За два часа пути староста сумел выведать у задумчивого инициатора путешествия цель такового, и кавалькада остановилась у известной в Смоленске стекольной мастерской. Хозяин и главный мастер Пантелей Евграфович Рюмин встретил поздних гостей отнюдь не проявлениями радости, однако увидев пригоршню отнюдь не медяков, резко поменял настроение. Пока поднятые подзатылинами подмастерья разжигали огонь под тигелями, Пантелей Евграфович и Франсуа-Рожер при сотрудничестве старосты пытались формализовать требования к застольным сосудам для вина.
Основные требования выглядели крайне противоречиво. Поскольку сосуд должен быть большим сам по себе, но вмещать должен мало. Первая пришедшая в голову Франсуа идея — сделать сосуд очень узким — была отвергнута одновременно и Пантелеем Евграфовичем и старостой. Первым — потому что их такого будет неудобно пить. Вторым — потому что подвыпившие гости такой и проглотить смогут. В результате последующей за этим краткой перебранки было принято промежуточное решение сделать сосуд узким внизу, с нерабочей стороны, и широким — с верхней, рабочей. Немедленно воплощенная в стекле задумка себя не оправдала — сосуд получил склонность к самопроизвольному падению. Для пресечения этой склонности Пантелей Евграфович без вынесения проблемы на всеобщее обсуждение попросту приделал к нерабочему торцу сосуда диск, равный по диаметру верхней окружности изделия.
Рацпредложение стеклодува было одобрено массами, однако проверка показала все еще избыточную по сравнению с замыслом полезную емкость. Для решения проблемы стекольных дел матер укоротил сосуд вдвое по высоте, и емкость приблизилась к требованиям техзадания. Однако и габариты сосуда опасно сблизились с недавно раскритикованной заказчиком глиняной емкостью. В качестве паллиатива староста предложил изготовить стеклоизделие, заранее наполовину уже залитое стеклом — но изготовленный габаритно-весовой макет оказался излишке тяжелым и потому очевидно неудобным в использовании подвыпившим контингентом. Творцы впали в некоторое уныние.