Оловянная корона
Шрифт:
– Собери мне пятерых к утру. Схожу к Мише, мне кажется это его рук дело.
– Думаешь, тебе хватит пятерых?
– Я не собираюсь являться к нему в гости. Но сходить надо.
– Хорошо, Руса, сделаем.
Руслан дошел до своего небольшого домика и задержался на пороге. Конечно, он сейчас не уснет, куда уж там. И даже не в кошмарах дело. В голове крутилось множество мыслей и предположений, которые налетали друг на друга, мешали, сбивали. Он еще раз внимательно посмотрел молот, вернее на выцарапанные на нем русские буквы "Иван", и еще сильнее сжал рукоять. Он этого Айвина-Ивана достанет, чего бы ему это ни стоило.
Правый
Красно солнышко взошло, петухи, очухавшись, сквозь сон закричали, а Молчан уже на ногах. До студенеца сходил умылся, лопоть чистую надел, бороду, вновь отпущенную, расчесал. Ныне оно как - всегда в должном образе выглядеть надобно, ныне Молчан уже не гридь обыкновенный, а княженецкий десный мастер заветных дел. Как же ижно на кантийском языку? А... правый тайный мастер. Вот оно. У него и самого этих самых гридней теперь больше дюжины, ладных, с тижелыми булатами. Сам для княжича отбирал.
Сплюнул Молчан, все попривыкнуть не мог. Не княжич Эдуар боле - самый что ни на есть настоящий царь. И смерды его признали, и бояре, и стар и млад. Так и зовут - король Эдвар Первый. Кланяются, в глаза смотрют, улыбаются. Ууу, сколии окаянные, где же вы были, кады Эдуар в помощи нуждалси?
А Эдуар ничего, смеется. Толкует, дескать, оно токмо так и просходит, никак иначе. "Дипламатия", говорит. Вроде все уже "дела давно минувших дней". Так оно, может, и есть, да вот Молчан за столько годов-то терпимость православную и растерял. Пусть Эдуар с Господом Богом простят и забудут, а уж он в памяти все придержит да спуску никому не даст.
Облачился в байдану Молчан - нагрудник теперь пылился в оружейной у Эдуара - поправил кольчугу, меч взял да из дому совсем уж выходить собрался. Жил теперь десный мастер вроде и подле господина, да обособленно. Причиной тому стала Алессандра, которая, впрочем, окликалась и на Саньку или Сашку. Молчан и думать перестал, чтобы бабою обжиться, да еще такой ладной, утробистой, румяной со всех сторон; а жизнь, она эвон как вывернула.
Сашка, она нездешней оказалась, с каких-то тама каганатов, бусурманка одним словом. Только уж больно покладистая: надобно тебе, чтобы Господу истинному поклонялась - нате вам на блюдице, нельзя в мужнины дела влезать - да не больно и хочица. Удивлялся Молчан - со всем Сашка всегда согласная, в любом деле ему уступит, стерпит, а все равно по-ейному выходит. Так и дом через нее у Эдуара выпросил, грамоту беспошлинную на торговлю - вот уж к чему еще у Саньки способность нашлась, да еще по мелочи всякого множеста.
Как Сашка с него веревки вить начала, Молчан так разумом и не дошел. Да пошто ему об том думать, жалко что ли? Все эти мелочи житейские, к чему у десного мастера особого ынтересу не было. Нравится бабе жить вольготно, так разве стоит ей запрещать? Вот коли лишнего вздумает учудить, тут уж сразу кулаком в зубы, шутить не будет. Да только Сашка с головой была, знала, чего можно просить, а об чем даже слово молвить не нужно, немедля муж осерчает.
Сразу докумекала, что Эдуар Молчану не просто господин, али как в здешних землях речевали - сениор, а вроде сына названого или племянника родного. Что любит его русич искренне и без корысти, любит, как только умеет. У мужика на бабу любовь, она другая: игривая, в мягко тело уложенная, сладостная, а с детьми по-другому. Тут сколько отдашь ребетенку, столько счастия и заберешь. Это вроде балакать все горазды, что любовь, она вроде как вещь несурьезная. Так поди сюда, мил человек, да послушай внимательно. Любить, оно тоже уметь надо. Коли научишься, так все у тебя в жизни будет, ну а нет, так и ходи болвашкой деревянной, скитайся по землям да смотри на чужие радости.
– Сашка!
– Молчан сурово крикнул у самого порога.
Баба егойняя встрепенулась, тенью метнулась к нему, сдобная, вкусная, мукой перемазанная. Вот погляди: тож бусурманка по рождению, а раньше него встает. Опять же, православие приняла. Кое-как в этих землях праведного человека Молчан нашел, дабы окрестил. Поцеловал в лоб, вроде заведено у них так, а та, сосвоевольничала, на носки встала да в губы чмокнула. Десный мастер брови нахмурил, токмо на душе потеплело. На силу сдержался, дабы не улыбнуться. Вышел из дому. Кто ж мог подумать, что он кощеем с родных землей забранный, претерпевший и боль, и униженья всякие, на старости лет счастию обретет. Да и вот еще, не старый он вовсе. У него еще дел невпроворот, надо Эдуара женить, кто знает, может, и своих пострелят народить.
– Доброе утро, монсеньор, - вылетели на встречу два гридя.
Молчан чуть головой кивнул - с этими, значитца, так надобно себя вести. Вроде снисходительно, его об том сам Эдуар учил. Сами же говорят - он "монсиниор", господин, то бишь. А они вроде как смерды. Эти власть чувствуют, боятся ее и уважают. Попервой Молчану неловко было, а потом пообвык.
Таким образом - он впереди, гриди поодаль - рынок прошли. Все Молчана узнают, бошками трясут, лебезят. Все понятно, правый тайный мастер - фигура особливая, загадочная. Простой люд живет своей жизнию, не ведает, какие опасности королевству угрожают, али палитичиску ситуацию в стране в целом не представляют. А Молчан об всем знает. Все ему докладывают. Это сначала русич подумал, будто он теперь тот же гридь, только главный над всеми остальными. Накося выкуси. Оказалось, теперь надобно и заговоры предотвращать, шпионами управлять, сведения собирать. Наука особо не хитрая, только с виду казалась тяжелою.
А вот и детинец царский виден. Да уж, кремль тут высокий, не только с внешнего виду ладный, но и по воинской науке сооруженный. Но самое важно - Эдуаровский теперь.
Поздоровался со стражниками на входе, тоже головой мотнул, дошел до покоев мальчика. Там его же молодцы, стоят, дежурют. Они ему опять же докладывать: так и так, стоим, ни муха, ни блоха не проскочили, его величество спит. Молчан сам тихонько вошел, убедился - сопит Эдуар, ручки тоненькие раскинул, аж душа радуется и слеза наворачивается. Вернулся в небольшую залу, которую для него приспособили, и стал наушников по одному принимать.
Наука не трудная: сиди да слушай, что в мире происходит, о чем люди балакают. Иногда в сурьезном разговоре, иногда в кабаке по глупости хмельной. К примеру, Инграда-пекаря зарезали в подворотне вчера вечером. Уж не заговор ли, ведь Инград - брат жены капитана королевской стражи? Этого Молчан сразу прогнал, глупости какие. Другой с Данелага прибыл, дескать, свезли северяне к побережью камня видимо-невидимо да стену строить затеяли. Вот это уже интересно. Надобно будет Эдуару слово молвить.
Так и шло несколько часов кряду, пока мальчик не встал. Тогда уж Молчан всех разогнал, сам к его величеству, значитца, поспешил.
– А, Мойно, доброе утро, - улыбнулся Эдуар.
– Ты когда спать-то успеваешь? Вроде, вчера ложился, ты еще тут был.
– Так мне и спать столько вредно, - отвечал он.
– Жиром обрастать начинаю, да успокаиваться. Вредно оно, лишнее спокойствие.
Побалакали еще, в основном о наносном, ненужном, пустяках всяких, только и тут Молчан успел ввернуть все важное, что узнал. Эдуар хоть и возрастом молод был, но головою крепко кумекал. Помолчал немного, устами пошевелил, вроде жует чего, да придумку свою уже заимел. Вслух не сказал, только русич по очам егойным понял.