Омела и меч
Шрифт:
Как бы в ответ они услышали со стороны холма долгий ужасный волчий вой.
Все трое замерли, прислушались, затем молча пошли.
– Итак, мы оказались в одной лодке с Квинтом, – через некоторое время заключил Дион. У нас нет ничего, явно подтверждающего, что мы римляне, кроме знака Четырнадцатого легиона, а его можно прикрыть.
– И ваших мечей, – сказал Квинт с легкой завистью, но не так, как мог бы сказать это вчера. Сейчас он уверенно сжимал копье.
– И наших мечей, – согласился Дион. – Хотя, надеюсь, нам не придется пускать их в ход – до самого сражения. Я понял, что приключения
– Тоскуй, да не отставай, – сухо сказал и Фабиан. Он размашисто шагал впереди, надвинув капюшон безрукавки, поскольку поднялся холодный сырой ветер.
Но в душе Квинта болтовня Диона пробудила пугающие воспоминания.
– У меня был… друг, в Девятом, который часто так говорил, – неуверенно произнес он, хотя сразу понял, как мало в действительности общего было между Дионом и Луцием. Нарочито жалобные сетования Диона не могли восприниматься всерьез. При всем видимом легкомыслии Дион обладал исключительной верностью долгу и высоким чувством ответственности, в то время, как Луций…
– С твоим другом что-то случилось? – спросил Дион. – Голос у тебя стал такой странный…
Квинту хотелось разделить с кем-нибудь боль и разочарование, которые он испытал из-за Луция, но он не мог заставить себя сказать: «Я очень любил его, и считал его другом, но он меня предал, и, что гораздо хуже, когда всех наших товарищей убивали, он сбежал». Поэтому он просто кивнул и уставился в спину Фабиана.
– Это плохо, – мягко сказал Дион. Он решил, что друг Квинта погиб при уничтожении Девятого легиона, и сменил тему: – Фабиан! Долго мы еще собираемся тянуть этот проклятый кусок волчьего окорока? Я так голоден, что готов съесть его сырым.
Старший гонец оглянулся.
– Надеюсь, до этого не дойдет. Здесь, в долине есть крестьянская хижина. Может они пустят нас к своему очагу.
Они взглянули вниз на одинокую британскую ферму. За частоколом виднелась круглая мазанка, крытая камышом. Над отверстием в крыше кудрявился дым. Они спустились с холма и приблизились к плетню, окружавшему двор. Внутри яростно залаяла собака, заблеяла коза, испуганно захрюкали свиньи. Римляне остановились у запертых ворот.
– Позвольте мне, – сказал Квинт. – Я достаточно знаю язык, – он закричал: – Привет! Привет! Мы друзья! Ответьте нам.
Собака рыча и гавкая, кидалась на ворота, однако иного ответа не последовало.
– Держи лучше, Квинт, копье наготове, – съязвил Дион. – Собака такая же злая как волк.
– Я уверен, что в доме кто-то есть, – сообщил Фабиан. – Разве это не ребенок плачет?
Квинт кивнул и снова закричал:
– Привет, друзья! Все, что нам нужно – немного огня из вашего очага! Мы заплатим!
При этих словах из-за оленьей шкуры, служившей дверью, высунулась старуха. У нее были длинные спутанные седые космы и тупое толстое лицо. Она обозрела пришельцев и прикрикнула на собаку, прекратившую бешено лаять.
– Чего вам надо? – буркнула она.
Квинт снова, объяснил. Старуха исчезла в доме, но через миг выкатилась во двор.
– Вы заплатите? Когда Квинт подтвердил, ее отвислые губы расплылись в глупой, довольной ухмылке. Она отперла ворота.
– Откуда вы? – спросила она, покуда они прокладывали дорогу между овцами, козами и свиньями, а собака тем временем с подозрением ворчала на Диона и прыгала, пытаясь достать волчатину.
– С севера, – уклончиво ответил Квинт.
– А, – заметила она, – вот почему ты говоришь не совсем так, как мы. Вы, наверное, тоже идете сражаться с римскими свиньями?
Она вошла в дом, а Квинт пробормотал нечто, способное сойти за согласие.
– Она принимает нас за британцев, будьте осторожны, – быстро прошептал он друзьям, прежде, чем они переступили порог хижины.
Когда глаза их привыкли к дымному полумраку, они увидели звериные шкуры, развешенные на стенах, и большой ткацкий станок, на котором молодая женщина с голым младенцем на коленях натягивала серые пряди грубой шерсти. Она была красива, с темными волосами и зелено-карими глазами, присущими западным племенам. При виде троих мужчин она подняла голову, и, зардевшись, хихикнула.
– Жарьте свое мясо здесь, – сказала старуха, указав на очаг. – Мы рады гостям. Нам с дочерью было одиноко, с тех пор, как все наши мужчины ушли на подмогу великой королеве иценов.
Молодая женщина вздохнула и сказала:
– Верно. Они ушли так далеко…
Квинт глядя на них, понял, что они обе – простые, бесхитростные женщины, вряд ли когда-либо отходившие дальше, чем за три мили от своего дома. Может, я смогу что-то у них выведать, – с внезапной надеждой подумал он.
– Когда это было? – спросил Квинт, спускаясь на колени рядом с Дионом, который жарил мясо. Фабиан тем временем сел на груду шкур, посматривая на Квинта. Он догадывался, что речь о чем-то важном, но не понимал слов. – Когда ваши мужчины ушли?
Старуха пожала плечами.
– Давно. Не знаю. Дни прошли…
– В тот день у Mora прорезался зубик, – охотно сообщила молодая мамаша, забыв про свою застенчивость. Вот сколько дней! – она загнула три пальца.
Не так давно, с нарастающим возбуждением подумал Квинт.
– И где они хотят найти королеву Боадицею? Мы хотим знать, идем ли мы верным путем..
Но обе женщины глядели бессмысленно.
– Где-то там, – сказала старуха, тыча на восток. – Мимо Великого Белого Коня, потом вдоль древней дороги малого народа, и дальше, на восход солнца.
Столь смутные указания разочаровали Квинта, но он скрыл это, подгребая угли к мясу в очаге.
– А почему другие не разговаривают? – внезапно спросила молодая женщина, переводя удивленный взгляд с курносой жизнерадостной физиономии Диона на худое, мрачное, веснушчатое лицо Фабиана.
– Ну, они, видишь ли, из далекой страны за горами, – быстро нашелся Квинт. – У их племени другой язык.
Женщины удовлетворились ответом, и Квинт подивился их наивности, пока не сообразил, что они вряд ли когда-нибудь видели римлян, и уж конечно, не без доспехов и полного вооружения. А что до него самого, то сейчас, с недельной щетиной, копьем, и в невыразимо грязном тартане он вполне мог сойти за подлинного британца.