Ому
Шрифт:
— Стоп спиль (стоп шпиль, то есть подожди немного), — сказал Боб, — коу-коу (еда) вот-вот прийти с судна.
И вскоре действительно появляется Каболка с деревянной бадьей отвратительных сухарей с «Джулии». Ухмыляясь, он сказал, что это подарок от Уилсона; на сегодня больше ничего нам не полагается. Тут поднялся невероятный крик, и счастье сухопутного растяпы, что у него была пара ног, а матросы своими пользоваться не могли. Мы все единодушно решили, будь что будет, к сухарям не притрагиваться; так мы и заявили туземцам.
Исключительные любители морских сухарей — чем тверже, тем лучше, — островитяне страшно обрадовались и предложили каждый день давать нам немного печеных
После того как мы кончали чрезвычайно скромный обед из плодов хлебного дерева, капитан Боб вперевалку подходил к нам с двумя длинными жердями, загнутыми с одного конца, и несколькими корзинами, сплетенными из листьев кокосовой пальмы.
Невдалеке находилась большая роща апельсиновых деревьев, изобиловавших спелыми плодами. По распоряжению Боба, я и еще один человек шли с ним и набирали апельсинов для всей компании. Великолепие этого фруктового сада превосходило все, когда-либо виденное мною; мы с восхищением вдыхали аромат, который распространялся от тихо покачивавшихся ветвей.
Местами деревья давали густую тень, образуя над головой темный шелестящий свод из переплетенных ветвей, украшенный тут и там спелыми плодами, напоминавшими позолоченные шары. Кое-где ветви под их тяжестью сгибались до самой земли, так что ствол прятался в шатре листвы. Очутившись в глубине рощи, мы уже больше ничего не видели; повсюду вокруг были лишь одни апельсины.
Чтобы плоды не бились, Боб, зацепляя ветку жердью, стряхивал их в подставленную корзину. Но такой способ был не для нас. Ухватив сук, мы обрушивали на землю град плодов, и нашему старому приятелю приходилось от него спасаться.
Не обращая внимания на его протесты, мы устраивались затем в тени и наедались всласть. После этого мы наполняли корзины и возвращались к товарищам, которые встречали наше появление громкими рукоплесканиями; в невероятно короткое время от принесенных апельсинов ничего не оставалось, кроме кожуры.
Пока мы были узниками Калабусы, мы ели фруктов вдоволь. Это послужило одной из причин быстрой поправки наших больных, чье здоровье вскоре более или менее восстановилось.
Апельсины на Таити чудесные — мелкие и сладкие, с тонкой сухой кожурой. Теперь они растут в изобилии, но их совершенно не знали до прихода кораблей Кука, которому островитяне и обязаны такой великой благодатью. Он завез и другие фрукты, в том числе инжир, ананасы и лимоны, теперь встречающиеся редко. Мелкие лимоны еще растут, и некоторые более бедные туземцы выжимают из них сок для продажи морякам торговых судов. Он очень ценится как противоцинготное средство. Польза, принесенная местному населению первыми мореплавателями, посетившими острова Товарищества, не ограничивалась только плодами и овощами, завезенными ими. Во многих местах они оставили также коров и овец. Но о них я подробнее расскажу в дальнейшем.
Таким образом, несмотря на все, что было сделано для островитян за последние годы, Кук и Ванкувер могут считаться, во всяком случае в одном отношении, их величайшими благодетелями.
Глава 32
Деятельность французов на Таити
Так как мне довелось попасть на остров в очень интересный период его политической жизни, стоит, пожалуй, сделать небольшое отступление и вкратце остановиться на деятельности французов.
Мои сведения почерпнуты из молвы, ходившей тогда среди туземцев; кое-что я узнал также во время своего следующего посещения Таити и из достоверных отчетов, впоследствии прочитанных мною на родине.
Незадолго до того французы несколько раз пытались основать на Таити католическую миссию. Неизменно подвергаясь оскорблениям, они иногда сталкивались с открытым насилием; и всякий раз тем, кто принимал в затее непосредственное участие, приходилось в конце концов уезжать. В одном случае два католических священника, Лаваль и Казе, претерпев множество гонений, были захвачены туземцами; с ними плохо обращались, а затем доставили на маленькую торговую шхуну, которая впоследствии высадила их на острове Уоллис — очень диком месте, находящемся примерно в двух тысячах миль к западу.
Живущие на Таити английские миссионеры сами не отрицают того факта, что изгнание католических священников произошло с их ведома и согласия. Как мне не раз рассказывали, своими пламенными речами они подстрекали к беспорядкам, предшествовавшим отплытию шхуны. Во всяком случае несомненно, что благодаря неограниченному влиянию на туземцев англичане легко могли бы при желании предотвратить все случившееся.
Как ни печален подобный пример нетерпимости со стороны протестантских миссионеров, он не представляет собой исключения и ни в коей мере не является самым вопиющим. О других случаях я упоминать, однако, не стану, так как о них довольно откровенно писали путешественники, недавно посетившие Таити, и повторять здесь все эти истории нет смысла. К тому же в последнее время миссионеры, в особенности на Сандвичевых островах, стали вести себя в этом отношении лучше.
Возмутительная история с двумя священниками послужила главной (и единственно оправданной) причиной, на основании которой дю Пти-Туар потребовал удовлетворения и затем захватил остров. Среди прочих он выдвинул также обвинение, что флаг Меренхоута, консула, неоднократно оскорбляли и что собственность одного из французских поселенцев была насильственно отнята гаитянскими властями. В последнем случае туземцы поступили совершенно правильно. В то время закон, запрещающий торговлю спиртными напитками (то и дело отменяемый и вновь восстанавливаемый), был как раз в силе; обнаружив, что Виктор, низкопробный мошенник-авантюрист из Марселя, в большом количестве продает распивочно водку, таитяне объявили его имущество конфискованным.
За эти и другие вымышленные убытки французы потребовали крупное денежное возмещение (10.000 долларов), и так как таитянская казна подобной суммой не располагала, захватили остров, воспользовавшись мнимым договором, продиктованным вождям на пушечной палубе фрегата дю Пти-Туара. Но, несмотря на эту формальность, теперь, по-видимому, можно считать несомненным, что ниспровержение династии Помаре [64]было решено в Тюильри.
Установив так называемый протекторат, контр-адмирал отплыл, оставив губернатором Брюа, которому помогали чиновники Рэн и Карпепь, назначенные членами Правительственного совета; консул Меренхоут стал теперь королевским комиссаром. Войска, впрочем, были высажены лишь несколько месяцев спустя. К Рэну и Карпеню как к людям туземцы не питали особой неприязни, но Брюа и Меренхоута жестоко ненавидели. Во время нескольких свиданий с несчастной королевой бесчувственный губернатор пытался застращать ее и добиться согласия на свои требования, хватаясь за шпагу, размахивая кулаком перед ее лицом и ругаясь вовсю. «О король великого народа, — писала Помаре Луи-Филиппу, — освободи нас от этого человека; я и мои подданные не можем больше терпеть его злодеяний. Он бесстыдный человек».