Омут памяти
Шрифт:
В школу пошел еще из деревни Королево. Записали под фамилией Потапов — по старой русской традиции. В деревне мы звались Потаповами — по отчеству деда. В школу бегал с удовольствием. Не скажу, что был очень усерден в выполнении домашних заданий, но на уроках всегда слушал внимательно. Школьных уроков хватало, чтобы потом сносно отвечать на вопросы учителей. Преподаватели в конце концов привыкли к тому, что я редко выполняю домашние задания, и отступились от меня. Вызывали к доске, задавали вопросы, я отвечал. Случалось, что выполнял и письменные домашние задания, но только если это меня самого увлекало.
Первой
Первой большой книжкой была «Колчаковщина» Дорохова. Только недавно ее достал, она была запрещена, а автор расстрелян. Ее тоже читал вслух. Может быть, и не всю. Самое любопытное, что следующей моей книгой стал «Тихий Дон». Это, конечно, не мой выбор, просто отец приносил книжки из сельсоветовской библиотеки, которые я и читал подряд. Наверное, советовала библиотекарша или какой-то приятель. А скорее всего, он просто брал книжки, которые там были. В семь или восемь лет я с моими двоюродными братьями сфотографировался с этой книжкой, фотография у меня хранится до сих пор. На обратной стороне папина резолюция: «Три дурачка».
Когда мы переехали в деревню Опарино, я был уже в четвертом классе. Однажды зимой, в метель, мама не хотела отпускать меня в школу. Я настаивал, говорил, что надо идти, учительница рассердится. До школы было километра два. Она закутала меня в свой полушалок, закрыла все лицо, кроме глаз, я взял сумку и пошел. Идти надо было частично через лес. Когда пришел в школу, учительница, Елена Сергеевна Моругина, страшно удивилась, стала ругать папу, что отпустил меня. Я сказал, что папа в городе. Тогда стала ворчать, что мама отпустила, можно заблудиться, дороги все заметены снегом. Никто больше в школу не пришел. Посадила меня за стол, напоила чаем с черным хлебом и медом. Потом попросила своего мужа проводить меня домой, но только мы сделали 20–30 шагов от школы, как навстречу идет отец — хмурый, сердитый. Ты что это? Мать говорит — упрямничал?
Детство, мое детство. Ребята гуляют, играют, а меня больше тянуло что-то почитать. Если не было книжки, находил обрывок старой газеты, перечитывал с начала и до конца, часто не понимая, о чем там написано. Как гоголевский Петрушка, я постоянно удивлялся тому, как буквы складываются в слова, а из слов получаются рассказы.
Дружил с Сережкой Гавриловым, у него отец был агрономом, на чердаке у них — стопки книг. Одну мне подарили. Полное собрание сочинений Лермонтова в одном томе, изданное еще в начале века. Я прочитал эту великую книгу с первой страницы до последней раз пять. С тех пор Лермонтов — мой любимый поэт, самый любимый.
Сергея Гаврилова всегда привлекали всякие поделки, его тянуло к технике, он постоянно что-то изобретал. Однажды его отец привез из города какие-то детали, и Сережка
О чем еще надо бы сказать? Всю свою жизнь равнодушен к спиртному. Не знаю, верно ли, но объясняю это одним эпизодом из раннего детства. Осень. В бане варили самогонку. Я бегал во дворе. Дядя Женя, он еще в парнях гулял, подошел ко мне с чашкой и сказал: «Глотни». Глотнул, и в глазах потемнело. Надо же так случиться, что в эти минуты приехал из леса мой отец. Сразу понял, в чем дело, и дал дяде Жене оплеуху. То же самое сделал и дед, появившись во дворе. Меня стали отпаивать молоком, но я не чувствовал вкуса — обжегся. Чувство вкуса появилось лишь дня через три.
Не знаю, плохо это или хорошо, но я не умел, не хотел и боялся драться, однако завидовал ребятам, которые владели кулаками. А потешные сражения случались каждый день. Время от времени играли в продольную лапту или в круговую. Лопатки делали сами. Играли в костяные бабки. Нашим праздником в деревне были регулярные приезды старьевщика. Приезжал он на большой телеге, а зимой — на розвальнях. Называли его «Татарин». Только потом я узнал, что это не фамилия, а национальность. Он собирал старье, шерсть, медь, другой металл, а в обмен давал разные свистульки, игрушки из дерева — лошадок, зверюшек, всякое такое.
Окончив четыре класса, я перешел в семилетнюю школу, которая была в соседней деревне Василево, поближе к дому. По окончании семилетки получил награду — книжку «Как закалялась сталь». И этой книжки, как и лермонтовской, у меня не осталось. Зачитали ребята.
После окончания седьмого класса возник маленький домашний конфликт. Отец всегда был за то, чтобы я учился. Мама — против, она жалела меня. В детстве болел золотухой. Мама рассказывала, что часто вся голова и лицо покрывались коркой. И как мне ручонки ни связывали на ночь, я ухитрялся вытаскивать их и до крови себя расцарапывал. Мама мне говорила, что она даже в церковь ходила и просила Господа Бога взять меня, поскольку боялась, что вырасту я несчастным человеком, слепым и глухим.
Рассказывали потом, что папа не раз возил меня в город, к врачам. Ничего не помогало. Как-то в деревню приехал фельдшер-самоучка «легчить баранчиков». Во время выпивки он увидел меня и сказал, что вылечит. Мама не поверила, но на другой или третий день он привез какую-то мазь, темно-коричневую по виду, и велел мазать каждый день. У меня быстро все прошло. По его же совету я потом долго пил рыбий жир, называя его «додонкой», видимо, по созвучию с самогонкой.
Так вот, после окончания семилетки мама сказала: хватит учиться, иди работать в колхоз. У нее было твердое убеждение — если пойду учиться дальше, то или ослепну, или дураком стану. Так она и говорила. Я настоял на своем. Оказался единственным учеником из нашего седьмого класса, который пошел в среднюю школу. Мой приятель Сережа Гаврилов поступил в автомеханический техникум. Погиб во время войны.