Он и Я
Шрифт:
— Ты не сказал мне, как это случилось? — оживаю, заканчивая промывать рану. Находясь за его спиной, без зрительного сканирования, успеваю вернуть себе самообладание. — Это связано со мной?
— Нет, — все, что он произносит.
И дальше молчит. Дую на рану, чтобы быстрее просохло. Смуглую кожу вокруг рваных краев стягивает мурашками. Это, понятное дело, естественная реакция на раздражитель, но я успеваю пофантазировать, будто подобное могло случиться исключительно на меня.
Ну, что я за дурочка?
Чтобы как-то тормознуть буйные мечты и увести
— Тебе угрожает опасность?
— Нет.
— Мне?
— Нет.
Хмурясь, клею свежий пластырь.
— Тогда почему ты держишь меня взаперти? — недоумеваю.
— Так надо было.
— Было? — хватаюсь за прошедшее время.
Не могу погасить надежду.
— Сегодня сможешь выйти.
— О, Хоспади, хеарр Ханс Ланґе! — с восторгом взбиваю своим неидеальным хрипом воздух. Тарский оборачивается. Смотрит холодно, мастерски понижая температуру моего тела. Салют, озноб. — То есть… Извини-извини, — язык от волнения путается. — Я хотела просто сказать…
— Только не думай, что это результат твоих требований, — сухо вбивает мне он.
— Поняла, — в тон ему лепечу достаточно сдержанно. — Спасибо, Гордей.
12
Смотришь в небо, полететь бы,
Высоко-высоко, высоко-высоко…
Задрав голову, смотрю на солнце, пока не начинают слезиться глаза. Невероятно, как сильно, оказывается, можно скучать по таким естественным явлениям. Ветерок слабо проходится по моим голым плечам и шаловливо залетает под юбку. Когда останавливаемся с Тарским на мосту, металлические перила которого завешаны разноцветными замками влюбленных пар, незаметно, но вполне осознанно расставляю ноги чуть шире, чтобы лучше ощущать приятное щекотание воздуха.
Внутри меня бродит вязкое и головокружительное волнение. Четко обозначить, чего именно сейчас добиваюсь, не могу. Но это желание усиливается, когда обращаю взгляд на суровый профиль своего фиктивного мужа. Знакомым жаром наполняюсь. Знакомым, но все еще недостаточно конкретизированным.
Сознание забивают яркие воспоминания.
Тепло и твердость тела… Тяжесть… Запах… Взгляд… Губы… Руки…
Трогать его желаю. Вдыхать. Обнимать. Вес принимать.
Страшно…
Почему? Что за морок?
Душно на улице, конечно же. В этом вся проблема? Между лопаток испарина скапливается. Как только Тарский в рубашке и брюках выдерживает? Минут десять назад вышли из прохладного помещения кафе, а организму уже охота сознания лишиться.
— Красиво здесь, — произношу на немецком, уводя взгляд на тиховодную реку.
Таир, как и весь предыдущий час, никак не реагирует на мои слова. Не пойму: его в принципе ничего не интересует, или настолько неприятна
— А я красиво сегодня выгляжу? — когда встаю прямо перед ним и касаюсь ладони, медленно сплетая свои пальцы с его, вынужден на меня посмотреть. — Зацени мою прическу, — взглядом и жестом указываю на свой объемный пучок. — Похожа я на ту актрису из «Завтрак у Тиффани»? Только не говори, что ты его не смотрел! — Глядит в мое лицо, не мигая. — Ты живешь вообще? Таи-и-р-р…
— Нет, Катерина, не похожа. У тебя глаза совсем другие.
— Какие? Как у кого?
Я не только меломан, книголюб, фантазер и романтик, но еще и заядлый киноман. Постоянно себя с кем-то сравниваю, повторяю прически и подражаю в каких-то фишках.
— Ни на кого. Таких больше ни у кого нет.
На какое-то мгновение его тон и взгляд позволяют мне почувствовать себя особенной. Лишь на пару секунд… Потом я напоминаю себе, что это Тарский, который в принципе непонятно как ко мне относится. То морозом окатит, то жаром поразит, то обнимет на минуту, то оттолкнет на века… Вербально и вовсе, как железная скребница, мастерски кожу сдирает.
— Это очень скучно, — сглатывая, выдергиваю руку из его ладони.
Отвернувшись, совершаю несколько шагов в сторону. Пока в голову не ударяет очередная волна дурости.
Резко оборачиваюсь и выпаливаю:
— Я думаю, ты солгал моему отцу!
— В чем именно?
— Когда сказал, что не видишь во мне женщину, — щеки горячим смущением обдает, но я продолжаю. — Это опровергает хотя бы то, что было утром. Да много случаев это опровергает!
Таир молчит. Смотрит на меня и молчит. Никакой реакции. По лицу тоже ничего понять невозможно. То ли он соглашается, то ли ему попросту плевать, что я думаю… Но я ведь права! Внезапно ощущаю абсолютнейшую уверенность. В груди тотчас все в движение приходит. Сжимается и пульсирует, создавая впечатление неконтролируемого и пугающего внутреннего бунта.
Как у него получается так долго смотреть прямо в глаза собеседнику? Во мне сто тысяч лампочек загораются и коротят, грозя пожаром. Мне дико некомфортно, и все же отвернуться я попросту не в силах.
Пока хватаю ртом горячий воздух, Тарский прищуривается, поджимает губы и слегка склоняет голову на бок. Разглядывает меня как какую-то диковинку заморскую.
— Смертоносный демон ты, Катерина, — заключает привычно ровным тоном. — Глупый, избалованный, не умеющий контролировать свою силу.
Мое сердце раздувается, заполняя собой всю грудную клетку. Мешает функционировать другим органам и невыносимо утяжеляет собственную работу. Впервые сомневаюсь, что понимаю немецкий язык достаточно хорошо. Возможно, я устала и перевираю смысл сказанного?
В любом случае, буду идти вслепую!
— Зачем же мне ее контролировать, если она у меня есть? — обидчиво задираю подбородок.
— Чтобы не сжечь все вокруг.
— Пусть горит!
Челюсти Таира сжимаются плотнее. Ноздри на очередном вдохе жестко раздуваются.