Он и Я
Шрифт:
Потому с прошлого года творила откровенную дичь. Все, чтобы задержал взгляд, запомнил, отложил куда-то в самые сокровенные закрома. Наивная дурочка, знаю.
— Можно я, пожалуйста, тебе расскажу? Больше некому.
Вновь чрезвычайно долго рассматривает. Никаких эмоций не проявляет. Кажется, его организм повсечасно, слаженно и без каких-либо перебоев работает.
Невозмутимый. Уравновешенный. Точный. Нацеленный на конкретный результат.
— Говори.
Одно слово, и меня словно прорывает.
— Это настолько ужасно,
Пока я хватаю со стола салфетку и принимаюсь громко сморкаться, Таир даже не двигается.
— Естественная реакция. Ничего ужасного в этом нет.
Кажется, то, что он выказал свое отношение к ситуации, и так большой прорыв. Но… мне моментально становится мало.
— Правда?
Скажи еще что-то…
Слышала их с отцом разговор, пока они думали, что я сплю. То, что убийство произошло на территории дома — не обычная трагедия. По понятиям наших кругов — это несмываемое пятно. Вызов и унижение. Снайпера так и не поймали, а значит, и заказчик остается безголовым всадником.
Скажи же мне что-то…
— Правда? — настойчиво повторяю вопрос.
Тарского словно заморозили. Хотя, возможно, он лишь на службе такой. Я же… Я — его работа, хоть постоянно об этом забываю.
— Правда, — его голос звучит глухо и спокойно. Из-за буйствующего в висках пульса приходится прислушиваться, чтобы разобрать смысл. — Даже те, кто скорбят, чаще всего не покойного оплакивают, а самих себя, бедных и несчастных, лишившихся близкого человека.
Столько личных мыслей Тарского за один раз я никогда не получала. Тешусь, успокаиваюсь и… снова дальше рвусь.
— А у тебя… У тебя есть семья?
Сердце невольно набирает оборотов. Я не должна сейчас об этом думать. Да и позже — тоже. Но в данный момент, в сложившейся ситуации, особенно. В конце концов, это не мое дело! Не должна думать, но думаю…
Пожалуйста-пожалуйста, пусть у него не будет жены!
Так горячо взываю к небу, словно и правда верю, что мое безрассудное желание при случае способно разрушить состоявшийся факт.
— Нет.
Вспышка радости опаляет грудь. Сердце, будто нарвавшись на трамплин, куда-то летит… Плевать.
Практически сразу же мне и этого становится мало.
— Совсем никого?
— Никого, о ком бы стоило тебе рассказывать.
Шмякаюсь обратно на землю. Отрезвляюще, прямо на задницу. Но быстро справляюсь с эмоциями. Скрещивая руки на груди, задираю нос.
Следовало бы гордо удалиться. Только вместо этого…
— Ты можешь меня обнять? Мне холодно и страшно, — выдаю требовательным тоном то, что вовсе не планировала.
Сама
Таир — не плюшевый медведь. Не добрый и не отзывчивый. Рассчитывать на подобное — верх идиотизма.
— Можно, я хоть сама тебя обниму? — заметно сбавляю обороты и голос разительно смягчаю. — Ненадолго.
Да, это, определенно, выглядит так же жалко, как и звучит. Вот только, кроме него, мне больше не у кого просить поддержки.
— Две минуты.
Едва Тарский заканчивает, налетаю на него, как безумный вихрь. Обхватываю руками, вжимаюсь, пытаюсь впитать тепло и силу.
Он огромный, горячий и будто каменный. Мне нравится. Очень нравится. Лучше этого ничего не испытывала. Поднимаясь на носочки, касаюсь его шеи носом. Вдыхаю дурманящий аромат: концентрированное сочетание его собственного запаха и резковатых древесно-цитрусовых ноток парфюма.
И это слишком быстро заканчивается. Единственный раз ко мне прикасается, когда сжимает плечи и решительно отодвигает, словно ему, в самом деле, буквально невыносима близость со мной.
Стараюсь не принимать на свой счет. Для себя самой сочиняю теорию, что он так со всеми.
— Придумай что-нибудь, чтобы я могла выбраться из дома, — выпаливаю, как обычно, нахально, игнорируя заливающий щеки жар. — Иначе я сойду с ума и сама кого-нибудь пристрелю.
— Главное, не себя, — все, что он говорит, прежде чем выйти и оставить меня в состоянии очевидной растерянности.
5
Наивный взгляд, приподнятая бровь,
и губ незацелованных изгибы.
На следующий день Таир куда-то с самого утра уезжает. Я психую, естественно. Как он мог бросить меня? Даже не объяснил ничего. От нижестоящих узнала, что дела, видите ли, у него срочные возникли.
Не день, а сказка!
Алевтина, кухарка, в плов лука натерла, будто сто раз ее не просила так не делать! Снова икру ложкой приходится есть. Черный хлеб закончился, а белый — совсем не то. Без ничего наворачиваю. Такая у меня извращенная натура.
— Ой, царевна, что творишь? Живот скрутит!
— И пусть! Кормить меня нужно вовремя, — продолжая махать ложкой, непонятно кому хуже сделать пытаюсь.
— Так я же все полезное, натуральное… — жужжит обиженно.
— Угу.
— Ну, хочешь, блинов тебе напеку?
— Поздно.
Накидавшись до тошноты, резко отодвигаю банку.
— Слушай, Алевтина, а Таир не сказал, вернется сегодня?
— Ничего он не говорил, — отвечает и пожимает плечами.
Ей-то все равно. А вот я… Пригорюнившись, нервно выстукиваю пальцами по крышке стола.