Он приходил с дождём

— В этом ящике то же самое! — с отвращением воскликнула Первая госпожа судьи Ди. — Взгляните только на плесень по всему шву этого синего платья! — Она захлопнула крышку платяной коробки из красной кожи и повернулась ко Второй госпоже: — Никогда не видела такого жаркого и влажного лета. А этот ужасный ливень всю прошлую ночь! Я думала, он никогда не перестанет. Поможешь мне?

Судья, сидя за чайным столом у открытого окна просторной спальни, видел, как две его жены поставили на пол очередной платяной ящик и принялись за третий в пирамиде. Барышня Цзао, подруга и компаньонка Первой госпожи, сушила рубахи над медной жаровней в углу комнаты, развешивая их на проволоке над пылающими

углями. Жар, мешаясь с клубящимся над сохнущей одеждой паром, делал атмосферу в комнате почти невыносимой, но три женщины, казалось, этого не замечали.

Вздохнув, судья отвернулся и выглянул в окно. Обычно отсюда, с третьего этажа его резиденции, открывался прекрасный вид на изогнутые крыши города, но сейчас всё было окутано густым свинцовым туманом, скрадывающим очертания. Судье казалось, что туман проник в самую его кровь и вяло пульсирует по венам. Сейчас Ди глубоко раскаивался в неудачном порыве, заставившем его по пробуждении потребовать себе серую летнюю рубаху. Это просьба побудила Первую госпожу перетрясти все четыре ящика для одежды, а обнаружив на одежде плесень, она тут же призвала и Вторую госпожу, и барышню Цзао. Теперь все трое с головой погрузились в работу, явно оставив всякую мысль об утреннем чае и позабыв о завтраке. Они впервые переживали изматывающий зной в Пэнлае, ведь прошло всего семь месяцев с тех пор, как господин Ди занял пост здешнего окружного судьи.

Он вытянул ноги, разминая опухшие и отяжелевшие ступни и колени. Наклонившись, барышня Цзао сняла с проволоки белую рубаху.

— Вот эта совершенно высохла, — объявила она и потянулась, чтобы повесить рубаху на вешалку. Судья загляделся на её стройное, прекрасно сложенное тело. Внезапно он спросил у Первой госпожи:

— Нельзя ли поручить всё это прислуге?

— Конечно, — бросила госпожа через плечо. — Но сначала я сама хочу убедиться, каков реальный ущерб. Святые Небеса, взгляни на это красное платье, милочка! — обратилась она к барышне Цзао. — Плесень напрочь въелась в ткань! А ведь ты всегда говорила, что оно так мне идёт!

Судья Ди резко встал. Ароматы духов и затхлой косметики, смешанные со слабым запахом сырого белья, создали в жаркой комнате столь давящую атмосферу, что натянутые нервы судьи не выдержали.

— Я пойду прогуляюсь немного, — сказал он.

— До утреннего чая?! — воскликнула Первая госпожа, не отрывая взгляда от выцветших пятен на красном платье, которое она держала в руках.

— Я вернусь к завтраку, — буркнул судья. — Подайте мне вон ту синюю рубаху!

Барышня Цзао помогла Второй госпоже облачить супруга и заботливо спросила:

— Не слишком ли это плотная одежда для столь жаркой погоды?

— Во всяком случае, сухая, — бросил судья, тут же сообразив с тревогой, что барышня Цзао несомненно права: толстая материя прилипла к влажной спине, будто кольчуга. Он пробормотал слова прощания и спустился вниз.

Быстро миновав полутёмный коридор, судья Ди вышел к задней калитке судебного подворья. Он был рад тому, что ещё не пришёл его старый товарищ — советник Хун. Советник так хорошо знал его, что сразу почувствовал бы дурное настроение судьи и принялся недоумевать, в чём дело.

Судья открыл калитку собственным ключом и выскользнул на влажную пустынную улицу. «Действительно, в чём же дело?» — спрашивал он себя, бредя сквозь перенасыщенный влагой туман. Что ж, он, конечно, разочарован этими семью месяцами пребывания на первой независимой официальной должности. Сначала, конечно, было несколько волнующих дней, а потом случились убийство госпожи Хо и происшествие в крепости. Но далее ничего, кроме отчаянно скучной канцелярской рутины: формуляры, чтобы их

заполнять, бумаги, чтобы их подшивать, разрешения, чтобы их выдавать… В столице у него тоже была масса бумажной работы, но то были важные бумаги. Кроме того, этот округ на самом деле не был его безраздельной вотчиной. Вся территория северней реки, будучи стратегическим плацдармом, находилась под юрисдикцией армии. И корейский квартал за Восточными воротами управлялся собственной администрацией. Судья сердито пнул камень и тут же выругался. Торчащую верхушку глыбы Ди принял за валяющийся булыжник и пребольно ушиб палец на ноге. Он должен принять решение относительно барышни Цзао. Этой ночью он делил ложе с Первой госпожой, и она вновь убеждала взять барышню Цзао третьей женой. Обе его госпожи любят её, говорила Первая, а сама барышня Цзао ничего лучшего для себя и не желает. «Кроме того, — добавила Первая госпожа со свойственной ей прямотой, — ваша Вторая — красивая женщина, но малообразованная, так что столь просвещённая и начитанная особа, как барышня Цзао, сделает нашу жизнь куда более интересной». Но что, если готовность барышни Цзао вызвана лишь благодарностью за то, что он вызволил её из кошмарной ситуации, в которой та оказалась? В известном смысле, всё было бы проще, не люби он её так сильно. С другой стороны, честно ли брать жену, если не питаешь к ней самых искренних чувств? Судья вправе иметь четырёх жён, но лично Ди придерживается мнения, что и двух вполне достаточно, разве что обе они бесплодны. Как всё запутанно и сложно! Начался дождь, и судья плотнее запахнул рубаху.

Он вздохнул с облегчением, когда увидел широкие ступени, поднимающиеся к храму Конфуция. На третьем этаже западной его башни была устроена маленькая чайная. Там он и выпьет свой утренний чай, а потом вернётся в суд.

В восьмиугольной комнате с низким потолком неряшливо одетый служка согнулся над стойкой, помешивая железными щипцами в устье маленькой чайной плиты. Судья Ди с удовлетворением отметил, что юнец его не узнал, — сейчас он был вовсе не расположен к поклонам и расшаркиваниям. Заказав чайник и сухое полотенце, судья сел за бамбуковый стол перед стойкой.

Служка подал ему в бамбуковой корзинке не слишком чистое полотенце.

— Пожалуйста, одну минуту, ваша честь. Вода скоро закипит. — Когда судья насухо вытер полотенцем свою длинную бороду, служка сказал: — Раз вы встали так рано, то, наверное, уже услышали о случившейся там напасти. — Большим пальцем он указал в сторону открытого окна и, когда судья помотал головой, с удовольствием продолжил: — Прошлой ночью одного малого разрубили на куски в старой сторожевой башне, там, на болоте.

Судья Ди тут же бросил полотенце.

— Убийство? Откуда ты знаешь?

— Мне рассказал мальчишка бакалейщика, ваша честь. Он доставляет нам товар и поднялся сюда, когда я драил пол. На рассвете он пошёл за утиными яйцами к той дурочке, что живёт в сторожевой башне, и увидел всё собственными глазами. Девчонка ревела, забившись в угол. Он кинулся в город, к блокгаузу военной стражи, и командир стражников отправился к старой башне с несколькими своими людьми. Смотрите, вон они!

Судья Ди подошёл к окну. Отсюда его глазам открывалось обширное зелёное пространство заросших кустарником болот. За испещрённой бойницами городской стеной простирались тростники, а далее на север — теряющиеся в дымке серые воды реки. Мощёная дорога тянулась от северного городского причала прямо к одиноко стоящей посреди болот обветшалой кирпичной башне. Группа солдат в остроконечных шлемах маршировала по дороге к блокгаузу, что находился на полпути от башни к причалу.

— Убитый был солдатом? — быстро спросил судья.