Она читала на ночь
Шрифт:
Полотно, завернутое в холстину, стояло в его кабинете за ширмой. Не вешать же его на стену, в самом деле? Странное любопытство вдруг зашевелилось в суровой душе Егора Ивановича. Он подошел к картине, развернул ее, поставил на диван и принялся рассматривать. Всевозможные оттенки синего – от голубоватого до иссиня-черного – как будто кружились в медленном, гипнотическом танце. Они то сливались, то рассыпались причудливыми веерами, послушные своему внутреннему ритму… Шахров почувствовал легкое головокружение и вынужден был сесть.
«Что-то есть в
Егор Иванович обрадовался, что ему удалось подобрать подходящее слово, и ни с того ни с сего мечтательно улыбнулся. Пожалуй, Андрон не зря заинтересовался художницей. Она далеко не так проста, как может показаться при первом знакомстве.
«А ведь мне хочется еще раз увидеть ее!» – неожиданно понял господин Шахров.
Стук в дверь разрушил очарование картины и женщины, которая создала ее. В кабинет хозяина «Вавилона» бочком протиснулся Вадим.
– Чего тебе? – недовольно спросил Егор Иванович.
– Вы же сами позвали…
– Ах, да! Забыл… Иди сюда. – Шахров встал с дивана и направился к своему столу. – У тебя есть знакомые в литературных кругах?
Охранник в недоумении пожал плечами:
– Найдем, если надо.
– Выходит, что надо. Разыщи мне писателя какого-нибудь, только не знаменитого, а… как бы это сказать… неизвестного гения.
– Зачем? – удивился Вадим.
– Будем делать его известным! – засмеялся Шахров. – Надо же поддерживать талантливых людей! Что будет с культурой, если все махнут рукой? А?
Охранник глупо улыбался, не понимая, шутит хозяин или говорит серьезно.
Егор Иванович говорил и сам пытался объяснить себе, почему дает такое важное поручение Вадиму. Почему не вызывает одного из своих заместителей? Или директора по общественным связям? Как будто между Шахом и Вадимом возникло нечто, объединяющее их, – с того момента, как они вместе вошли в квартиру Андрона и обнаружили его труп. На них словно легла какая-то тень. Само собой получилось, что Вадим стал особо доверенным лицом, и Егор Иванович поручал ему то, что входило в обязанности совершенно других лиц. Впрочем, хозяин «Вавилона» иногда предпочитал смелую импровизацию заранее продуманному плану. В некоторых случаях стоит доверить ход событий провидению. Фортуна капризна и обижается, когда люди пытаются сделать что-либо за нее.
– Продолжаешь наводить справки о Миленко? – неожиданно перевел разговор на другое Шахров.
– Да. Но ничего нового узнать не удалось. Обыкновенные люди, брат и сестра. Разница в возрасте у них четыре года. Ей двадцать семь, Эдику – двадцать три. Он закончил кооперативный техникум, был женат, развелся, детей нет. Гуляка, болтун, любит выпить. Живет в одной квартире с сестрой. Все… Никаких странностей не замечено. Она, Ксения эта, еще обыкновеннее. Училась в художественной академии, нигде постоянно не работает, пишет картины и продает. Замужем не была. Мало общается: ни друзей, ни подруг.
– Это я все знаю, – перебил охранника Егор Иванович. – Искать лучше надо!
– Так я ищу! Только нет на них ничего.
– Ладно, продолжай…
– Ну… соседи рассказали, что раньше Миленко дружили с Горячевыми, но потом те переехали в центр, и отношения постепенно разладились. Юлия Горячева – единственная подруга Ксении, с детства. Она сейчас вышла замуж и живет за городом, с Ксенией не видится годами. Так что госпожа Миленко довольно одинокая дама. Родители у них тоже самые обычные – инженеры, всю жизнь мотаются по стройкам. Сейчас где-то в России.
– Ты с ее одноклассниками, сокурсниками разговаривал?
– Да. Они все твердят одно и то же: замкнутая, себе на уме, шумных компаний не любит, насчет выпивки никакая, насчет мужчин вообще полный облом.
– Что это значит? Можешь выражаться яснее?
– Парни, которые пытались за ней ухаживать, все получали от ворот поворот. И Андрона она, между прочим, не больно жаловала. Я полагаю, терпела, но с большим трудом. Из-за того, что он как бы начальник ее брата.
Отчего-то Егору Ивановичу приятно было услышать, что между Ксенией и Андроном особого тепла, а тем более любви, не наблюдалось.
– Все? – спросил он, взглянув на часы.
Через десять минут к нему должен был прийти Берг.
– Почти, – заторопился Вадим. – Я пытался разыскать перекупщика, которому Ксения Миленко давала картины на продажу…
– И как? Нашел?
Вадим отрицательно покачал головой.
– Вся эта ихняя тусовка в один голос твердит, что, мол, пропал Куст. Уже месяц его никто не видел.
– Что еще за куст?
– Это фамилия у него такая – Куст, а зовут Вячеслав. Я сначала подумал, кликуха… А оказалось, просто фамилия. Живет он аж в Святошине. Еле нашел там его хибару. Дом то есть. Неплохой дом, с гаражом. И садик…
– Ближе к делу.
– Да, – спохватился Вадим. – Возле дома бабка сидела, старая очень, сморщенная, как печеное яблоко. Она-то мне и прошамкала, что умер, мол, Славик, внучек ее ненаглядный. И теперь она одна как перст осталась. Помирать будет, никто глаза не закроет.
– Умер? – поразился Шахров. – Отчего? Старый был?
– Вроде нет. Сорока даже не стукнуло. Так ведь это, Егор Иванович, не кто поспел, а кто успел. Сердце у него болело с детства, вот и…
– Сердце? – задумчиво переспросил Шахров.
– Ну да! Народ в основном от чего мрет? От сердечно-сосудистых заболеваний. Ничего странного я в смерти Куста не вижу. Тем более и участковый врач подтверждает, что Куст к нему постоянно обращался.
– Хорошо. Узнай, будь добр, не осталось ли у этого… Куста картин Ксении Миленко, которые он не успел продать.
– Будет сделано, – обрадовался Вадим и поспешно вышел в коридор.
Он думал, что Шах его отругает за отсутствие стоящей информации, но на этот раз буря пронеслась мимо.