Она просто сказала «Да»
Шрифт:
– Извините, не обижайтесь, можете говорить как угодно громко, в это время здесь никого нет. Расскажите о ваших родителях, как они встретились, поженились?
– Как, как, да ничего особенного. Мать мечтала стать художницей, а дед ей крылья обломал. Сказал, что художествами всегда успеет заняться, а на земле нужно стоять двумя ногами и послал учиться в машиностроительный. Виноват же был почему-то мой отец. Они познакомились, когда ее по распределению послали работать на завод в Москву. При знакомстве он соврал ей, что художник, она и влюбилась. Думала, что он ей поможет выбиться в артистические эти ее элитные круги. Не знаю, что она в них находит, в этих бородатых маргиналах? Только сидят в каких-то подвалах, пьют и разглагольствуют целыми днями! Непризнанные
И веник бросила, для пущего эффекта. Тетка остолбенела и пролепетала:
– Ишь, поколение молодое, дерзкое… Все девушки хотят замуж, это нормально…
– Ну тогда я ненормальная!
До сих пор смешно, когда вспоминаю ее лицо. Наверное, я все же хотела замуж, как и все девочки. Точно не помню.
Да, у меня был парень, Лешка. Его я помню, еще бы не помнить. У него-то с родителями хорошо было. Папа – преподаватель, мать – доцент, интеллигенция, хотя тоже получали гроши. Но его вежливые манеры сводили с ума мою маму. Наверное, хороший парень был. Единственное светлое пятно в моей половой биографии, хи-хи. Мы ходили за ручку, за одной партой сидели. Как-то он пришел в гости в строгом сером костюме, натянутый, как струна. Сел на диван и говорит дрогнувшим голосом: «Настя! Я понял, наши отношения должны стать серьезными. Хочу, чтобы ты знала. Ты моя будущая жена!» Достал картонную коробочку с колечком: «Вот, мы должны обручиться, прими это в знак моей любви».
Прелесть! Просто прелесть, согласись?! Мы с ним пришли на кухню, мама стала спрашивать, как у него дела, не боится ли он выпускных экзаменов. А мы, юные заговорщики, переглядывались, держали под столом друг друга за руку. Я крутила на пальце маленькое дешевое колечко из красного турецкого золота и в тот момент это было самое дорогое кольцо на земле. В окне висел желтый зимний фонарь на фоне розового неба и игриво подмигивал нам. Наверное, там контакт отходил, но мне-то казалось, что он подмигивает. Р-романтика!
Знаешь, аспиранточка, я тебе так скажу. Юность – это когда ты чистый белый лист, только начинаешь рисовать свою картину жизни, и тебе кажется, что все можешь. Ведешь уверенной рукой первые тонкие линии и уже воображаешь себя всемогущим. Воображаешь, будто все знаешь, все умеешь, уверена: рисовать жизнь – это просто и легко. Ты уже предвкушаешь, какую восхитительную картину создашь. Пока не окажется, что позади все это время стоял и подхихикивал над тобой сумасшедший мастер. В какой-то момент он возьмет кисти, отредактирует все твои замыслы совсем в другое полотно.
Устами младенца
– И как случилось то, что вы называете – «возьмет и отредактирует»? В вашей жизни это как выглядело?
– В моей… э-э… В первый раз, когда отец объявил, что уходит, потому что давно любит другую женщину. Это было неприятно. Маму, мол, он разлюбил много лет назад, но ждал,
По его мнению, я теперь выросла, я все пойму. И общество тоже.
Так начинался настоящий ад.
Мама пила таблетки на кухне, скрючившись с голыми пятками на старой табуретке. Рядом были мягкие стулья, но она предпочитала старую накренившуюся табуретку, которая могла в любой момент развалиться. Сипела изменившимся голосом анекдотическое «Я отдала ему лучшие годы, а он меня, оказывается, не любил и все это время терпел ради тебя!» Было не смешно. Было страшно и виновато, будто из-за меня это все.
Я срывалась, начинала кричать на нее, как когда-то орал отец. Словно пытаясь заменить его. Она лишь горько усмехалась и говорила: «Некому меня пожалеть!»
– Мамуля! – обнимала я ее, мы плакали вдвоем в три ручья.
Отец сбежал сразу, как только объявил о своем решении, прихватив лишь самое необходимое. Боялся появиться на пороге. Трусил. Он понимал, что сделал что-то ужасное и смотреть на нас виноватыми глазами ему не хотелось.
Однажды я пришла со школы и услышала, как мама говорит по телефону с его сестрой, той самой тетей.
– Я на вашу семейку столько пахала, столько в вас вложила сил, и времени, и денег… – говорила она, моя бедная мама. – Да без меня он давно бы уже спился где-нибудь под лавочкой, чертов мечтатель. Я, может быть, тоже много о чем мечтала, но засунула свои мечты в одно место ради семьи и ради нашего будущего! А он меня использовал! И теперь жизнь кончена! Мне за сорок! На что я могу рассчитывать?
Когда она положила трубку и обернулась, какое-то время мы молча смотрели друг другу в глаза. Со мной происходило что-то странное. В этот момент я вдруг почувствовала себя всесильной. Я могла ей помочь, потому что я должна была ей помочь и я очень хотела ей помочь! Наблюдать мамины страдания, ее истерики день за днем было уже выше моих сил. Неожиданно для самой себя я заговорила невесть откуда взявшимся твердым и взрослым голосом, как оракул:
– Мама, тебе же ВСЕГО ЛИШЬ сорок лет! Всего! Ты женщина в расцвете лет и сил. У тебя уже есть я, твоя дочь, и жилплощадь, и сбережения. Ты можешь начать все сначала и вообще сказать отцу «спасибо», что он освободил тебя. Он просто дурак и настоящая сволочь! Ну неужели ты в самом деле была счастлива с ним? Очнись! Да сейчас у тебя будет столько мужчин, только выбирай…
Мне было всего 16. Но я откуда-то знала, что должна ей говорить. Слова здравого смысла будто приходили свыше, проходили через меня, чтобы упасть каплями живительного бальзама в мамину душу. Наверное, это были обыкновенные слова-штампы. Я нахваталась их из телевизора и женских романов. Но ей это помогло.
Мне это тоже помогло.
Мне было невыносимо, когда папа ушел. Он же мне ни слова не сказал, даже не попрощался! Опрокинул мой мир на лопатки, будто я для него – никто. Понять его, говоришь? Нет! Для этого мне нужны были его объяснения, хоть какие-то. Я бы попыталась понять, если бы он поговорил со мной. А он ушел, как трус. Презирать его – это для меня естественное состояние. Ну не повезло мне ни с отцом, ни с матерью! Я им изначально не была нужна, они не знали, что сами с собой делать, а уж тем более – со мной. Я у них появилась, как недоразумение, как оправдание их бессмысленного существования. Лучше б меня абортировали, не сидела бы тут сейчас, сопли не жевала бы.
– То есть, Вы готовы согласиться с утверждением, что у вашей жизни высокая цена?
– Да, соглашусь! Думаю, что даже чересчур высокая.
– Вам жизнь досталась так дорого, а вы не хотите ее принимать. А вы знаете, что когда жизнь достается дорого, то это значит, что она особенная, необыкновенная… Вы не позволяете себе жить счастливо лишь потому, что вас не устраивает цена. Даже не смотря на то, что вы ее уже заплатили.
– Подожди, что-то я не вкурила. Надо переварить. То есть… Это как если бы я купила сумку за 20 тысяч евро, но вместо того, чтобы носить ее и наслаждаться ею, сидела и страдала б над ней, ну что ж ты, сумка, сука, такая дорогая?