Она того стоит

Муромцев Илья

– Кто? – спросил я, догадываясь что произошло.

О. достала из пакета черно-белую фотографию в деревянной рамке с черной траурной ленточкой в нижнем углу.

– Мама, – ответила она.

Я молчал. Она осталась сиротой в девятнадцать лет. После долгой паузы она продолжила рассказывать:

– У нее был инсульт еще в прошлом году, отказали ноги. Мой брат ухаживал за ней, пока учился в школе. Я ездила каждые выходные. Летом взяла все на себя, пока брат поступал. Он вернулся домой в сентябре на несколько дней, потом у него начались семинары,

и он не мог с ней сидеть. Я приехала домой. Сказала маме, что переведусь на заочное, чтобы быть с ней. Она не позволила. Выгоняла меня из дома. Хотела, чтобы я вернулась к учебе, – спокойным голосом рассказывала О.

Она остановилась, чтобы выпить воды, – ком в горле мешал говорить.

Влад был постоянно с ней, но только раздражал. Маме он не нравился: слишком простой для ее дочери. О. в борьбе со стрессом постоянно ела сладкое. За день могла съесть килограмм конфет. Поры на лице забились и заметно расширились. В первых числах октября мама скончалась. В свой день рождения О. наблюдала, как ее самого близкого человека опускают в сырую землю. Она не могла плакать. Лишь на следующий день насквозь промочила подушку слезами.

– Мне очень жаль. Вряд ли есть слова, которые могли бы унять твою боль. Я сам сталкивался со смертью, – сочувствующе сказал я.

Мне пришлось поведать ей о своем прошлом, связанном с бабушкой. Я так искренне рассказывал, что заново пережил угасшие уже эмоции. Глаза стали мокрыми. Она успокаивала меня. Вытирала слезы на моем лице. Эта ситуация должна была выглядеть диаметрально противоположным образом. Однако О. все равно почувствовала, что не одинока – рядом человек, который ее понимает.

О. пошла к декану, чтобы решить вопрос с пропуском занятий. Я ее сопровождал. Встал в паре метров, чтобы послушать их разговор. О. показала свидетельство о смерти матери. Затем спросила, можно ли исправить в ведомостях посещения занятий обычную неявку на уважительную причину отсутствия. Декан ответила, что если нет больничного, то разговаривать не о чем.

– Где документ, что ты должна была осуществлять уход? Можно много придумать. Итак, хорошо отдохнула. Больше не надо меня отвлекать. В следующий раз решай вопросы через старосту, – надменным голосом произнесла она.

О. была в растерянности. Я повел ее выпить кофе.

– Отдохнула? Как у нее совести хватило такое сказать? Разве можно оскорблять человека, который только потерял маму? – О. повторяла это, словно забыла, что говорит вслух.

На лекции по философии она неожиданно расплакалась. Не громко, но заметно. Слезы стекали прямо на тетрадь. Ручка разрывала мягкие пятна на страницах. Преподаватель объявил пятиминутный перерыв, попросил ее подойти к нему. Выслушав О., сказал, что она в любое время может рассчитывать на его помощь, и отпустил ее с занятия.

Каждый вечер я проводил с ней. Мы сидели в коридоре на полу у самого окна и наблюдали за огнями бесконечного потока машин. Я рассказывал, как сейчас хожу на курсы немецкого языка дважды в неделю, за которые мне пришлось отдать трехмесячную зарплату. Иначе не сдал бы экзамен по иностранному языку. Поведал о моей поездке с отцом. О том, что снова снимаю фильм. Первый она совсем не поняла, но была рада, что я занимаюсь любимым делом.

О. жила напротив комнаты Жени. Как-то та выходила и увидела нас. Легкая улыбка скользнула на ее лице. Затем она отвернулась и быстро ушла в коридор. Что означало ее движение губ, для меня осталось тайной, сравнимой с загадкой чувств Моны Лизы.

В холле ходили люди. Слышались обрывки чьих-то радостных возгласов. А мы с О. за прозрачным тюлем каждый вечер говорили обо всем, что приходило в голову.

– Порой у меня складывается ощущение, что на самом деле время лишь выдумка физиков. Я признаю, что есть стрелка, которая замеряет промежутки, но она не создает новое измерение. Время не может быть прошлым или будущим. Оно всегда одно – то, что сейчас. Пространство постоянно изменяется, как река, что течет не останавливаясь. Я чувствую одновременно все это течение. События, которые я пережил, всегда остаются со мной. Я могу в них снова погружаться. Ты понимаешь?

– Если честно, то нет.

Это и вправду звучало непонятно. Я чувствовал, что бурлящие эмоции всей жизни сконцентрировались в переломном моменте. Все чаше стал возвращаться к себе в комнату за полночь. Ж. сказал: «Похоже, у тебя наметились серьезные отношения».

4 ноября 2008 года я пригласил О. на мультфильм «Мадагаскар-2». Во время сеанса пристально посмотрел на нее и положил руку рядом ладонью вверх. Она выждала небольшую паузу, будто решала, признавать ли меня своим парнем. Повернулась к экрану, потом ловким движением вложила свою изящную руку в мою. Тогда я осознал, что больше года у меня не складывалось с другими, потому что моя любовь всегда была рядом. Теперь пришло наше время.

В один из вечеров О. предложила остаться с ней. Ее соседка ушла ночевать к подруге. О. в темноте сидела на кровати. Я прикасался своим носом к ее щеке, а она игриво отстранялась. Потом накинула на себя покрывало. Попросила включить фонарик на телефоне. Прикрыла яркий свет кончиком покрывала. Я поднял его и забрался к ней, словно в шалаш. Я прикоснулся к ее напряженным губам. Она сильно стиснула их. Я еще раз попробовал ее поцеловать, но она выныривала из моих объятий.

– Я все равно тебя поцелую, – упрямо произнес я.

Она еще несколько раз уклонилась, а потом сама прильнула к моим губам. Это был один затяжной поцелуй без дыхания, когда замираешь, чтобы слышать стук сердца.

– Почему ты так долго не решался? – немного отдышавшись, спросила она.

– Я хотел этого с первой нашей встречи, – ответил я.

Она попросила остаться в ее кровати, потому что было холодно. Я снял одежду и лег, прижавшись к ее спине. Опустил голову к ее плечу и сцепил наши руки крепким замком.

Утром пришла соседка О., чтобы забрать учебники на занятия. «Я ничего не видела», – бросила она.