Она велит, я повинуюсь

Обитатели Ноаж Итрая могли, подняв глаза, увидеть в десяти милях над головой корт для игры в мяч, шириной четыре мили и длиной пятьдесят от линии до линии. Вдоль каждой стороны тянулись ряды сидений на подпорках, отклоненные вверх и назад. По всей тридцатипятимильной длине цилиндра станции в ярком отраженном солнечном свете раскинулись, прильнув к закругленным внутренним стенам, здания и сады. Ноаж Итрай считался самым крупным и богатым среди четырех поселений на станциях этого Округа, второго по старшинству их четырех Округов.

Доказательством его древности под кортом, в портике, стояли ряды статуй в натуральную величину: они подавали, приседали, прыгали навстречу мячу. Тщательно

разукрашенные фиксаторы запястий, драгоценности на руках и шеях, едва заметно мерцающие в тени — каждую статую воздвигали по результатам выборов на корте Голубой Лилии, проходивших на станции Ноаж Итрай раз в семь лет.

Их называли Сотней, но Ее-Дыхание-Объемлет-Вселенную насчитал здесь триста семьдесят две статуи. В дни соревнований каждую украшали цветами. Воздух наполнялся тяжелым ароматом и произносимыми полушепотом молитвами почитателей, потоком струящихся мимо, на стадион. Сегодня же запах едва можно было ощутить, и Сотня глядела в пустое молчаливое пространство, от которого веяло холодом.

Позади, в тускло освещенном уголке, стояла статуя-любимица Ее-Дыхание-Объемлет-Вселенную: женщина. Здесь это было редкостью, но не сказать чтобы неслыханной. Ее-Дыхание-Объемлет пришел в монастырь Голубой Лилии в возрасте четырех лет (сейчас он стал старше, ему скоро должно было исполниться двенадцать), и уже тогда статуя привлекла его. Ее нельзя было назвать особенно красивой. Никаких драгоценностей, только короткие штаны для игры в мяч и фиксатор, тоже без украшений, прикрывающий руку от запястья до локтя. Статуя была изображена не в прыжке и не в приседании; она стояла, опустив руки по бокам, слегка слонив голову, словно прислушиваясь к голосу, которого более никто не слышит. Но Ее-Дыхание-Объемлет видел в статуе личность. Имя на пьедестале у ног изваяния гласило: Она-Велит-Я-Повинуюсь. Для маленького мальчика, скучавшего по няне и окруженного незнакомцами в холодном чужом месте, ее лицо было воплощением дружелюбия.

Каждый день одному из монахов или, чаще, послушнику низкого ранга вроде Ее-Дыхание-Объемлет, полагалось останавливаться в портике, предлагать статуям церемониальное угощение из вареной рыбы и называть их по именам. К девяти годам Ее-Дыхание-Объемлет выучил список наизусть, но нужного ему имени там не оказалось. Он пересчитал имена. Триста семьдесят одно имя, триста семьдесят две статуи обожествленных игроков в мяч.

Его беспокоило, что любимицу обходили вниманием при ежедневных приношениях. Ее забросили, о ней забыли. Так нечестно. И Ее-Дыхание-Объемлет знал ее тайну. Если встать как раз справа от статуи, так что пальцы босых ног коснутся пьедестала у ее босых ног, и наклонить голову под нужным углом, он услышит то, что слышит она: голоса в келье, отстоящей от этого места на триста метров, где высшие духовные лица монастыря зачастую совещались. Насколько было известно Ее-Дыхание-Объемлет, никто больше не подозревал, что помещение прослушивается.

Аббат, которого звали Должен-Ли-Я-Один-Избежать-Смерти, проявлял необычный интерес к образованию Ее-Дыхание-Объемлет. Он не раз говорил Ее-Дыхание-Объемлет, что знание того, что неведомо другим, обязательно дает преимущество. Он намекал не раз, что любое преимущество само по себе может отделить жизнь от смерти. Ее-Дыхание-Объемлет лишь недавно понял, почему для аббата эти наставления были, вероятно, болезненны, но даже маленьким принимал их близко к сердцу. Когда он совершил свое открытие, то стал посещать Она-Велит-Я-Повинуюсь так часто, как только мог, не возбудив подозрений.

Иногда его встречала только тишина. В другие дни — скучные, практически непостижимые для него теологические споры. Сегодня обсуждалась Игра.

— ...

как говорят, женщина. Харимейский корабль причалил сегодня утром.

Этот голос принадлежал Кефалю Бренду, губернатору станции. Через три дня состоится Игра, в ходе которой определится будущее Кефаля Бренда. В зависимости от ее исхода он продолжит исполнять обязанности тетрарха или же будет смещен со своего поста. Ее-Дыхание-Объемлет часто слышал его выступления по широковещательной сети. И знал, хотя не должен был, что тетрарх приходится Ее-Дыхание-Объемлет старшим, намного старшим братом.

— Ну что ж, — сказал аббат Должен-Ли-Я-Один-Избежать-Смерти, — если она красива, то, несомненно, обретет популярность среди Сотни.

Краткая пауза. Ее-Дыхание-Объемлет потянулся: его плечи ныли от долгого стояния в поклоне перед Она-Велит.

— И что вас тревожит? — спросил аббат.

— Голубая Лилия не знала поражений на последних десяти выборах, в обычной игре одолеть ее практически невозможно. Белая Лилия сильна, но не так хороша, как Голубая. Исход игры очевиден. Губернатор Хариме не может заблуждаться на сей счет, он хорошо знает, что места в Совете ему не видать, он знает, что капитан Белой Лилии, кто б то ни оказался, умрет под конец игры. Он с таким же успехом может воспользоваться этой возможностью для устранения неугодной персоны. Я узнал имена четырех наиболее вероятных кандидатов, но явилась... эта женщина.

— А-а. Вы не любите сюрпризы.

— Сюрпризы, — молвил тетрарх Кефаль Бренд, — суть симптомы ошибочной информации.

— Или ошибочных предпосылок, — сказал аббат. — Хотите знать, что обнаружил Семь-Сверкающих-Истин-Что-Сияют-Подобно-Солнцам?

Пауза.

— Он вышел встречать их после стыковки. Последние полтора года эта женщина защищала честь заштатного харимейского конвента. Очень малочисленного, но она хороший игрок в мяч, при всем при том. Семь-Сверкающих-Истин-Что-Сияют-Подобно-Солнцам говорит, что она показалась ему фанатичкой.

Голос аббата Должен-Ли-Я-Один-Избежать-Смерти едва ощутимо переменился, стал чуть более ровным и спокойным. Такой тон был хорошо знаком Ее-Дыхание-Объемлет и означал, что аббат желает высказать несколько больше, нежели следует из его слов.

— Наш капитан, монах Семь-Сверкающих-Истин-Что-Сияют-Подобно-Солнцам, возможно, не столь благочестив, как подобает.

Ответ тетрарха, брата Ее-Дыхание-Объемлет, не удалось услышать. Голос среди статуй Сотни заставил мальчика испуганно вздернуть голову, сердце его заколотилось.

— Вы не тратили времени даром! — сказал Семь-Сверкающих-Истин-Что-Сияют-Подобно-Солнцам, и его уверенный тенор эхом раскатился в портике.

Ответил незнакомый голос.

— А зачем терять время, брат?

Голос был женский, акцент — старомодный, слова — артикулированные со странной старательностью. Ее-Дыхание-Объемлет-Вселенную, услышав его, подумал почему-то о певцах, хотя не был уверен, что это певица.

Семь-Сверкающих-Истин рассмеялся. Ее-Дыхание-Объемлет все еще стоял в поклоне перед Она-Велит-Я-Повинуюсь, едва осмеливаясь дышать. Семь-Сверкающих-Истин был героем у младших послушников. Зубы он заменил муассанитовыми протезами, и каждый раз, как улыбался, а делал он это часто, они ослепительно сияли на темном лице. Он носил скромную монашескую рясу с таким видом, словно то были богато украшенные и расшитые драгоценностями одеяния тетрарха. Он неизменно был снисходителен и ласков, даже потакал мальчишкам монастыря Голубой Лилии, но когда Ее-Дыхание-Объемлет представил, как Семь-Сверкающих-Истин обнаруживает его здесь за частной молитвой и, что еще хуже, подслушивающим, у него неприятно загорелись щеки от стыда.