One for My Baby, или За мою любимую
Шрифт:
Бычок продолжал громогласно разглагольствовать, даже не думая взять на полтона ниже. Мы обменялись понимающими взглядами с барменом-китайцем, совсем еще мальчишкой, когда тот наливал мне вторую кружку. Он печально улыбнулся, еле заметно покачав головой, и отрешенная кротость его жеста стала для меня последней каплей.
«Нет, это уже чересчур», — подумал я, ставя кружку на стойку.
Этот бычок не только оскорблял жителей Гонконга, он еще и гадил мне в душу, когда я наслаждался закатом и морем огней. Взгляд бармена словно просил: брось, не связывайся.
Поздно.
— Простите
Бычок поднял на меня глаза. И девушка тоже.
Это была она. И она сияла. Действительно вся светилась: лучи заката, еще более феерические в сочетании с дымящими трубами на китайском берегу, бросали на ее лицо яркие, сочные, почти киношные отблески догоравшего дня. И зажигали ее лик волшебным светом.
Рядом с девушкой, с ее волосами цвета воронова крыла, бычок выглядел ярким блондином. Вместе они смотрелись очаровательно: парочка в самом начале служебного романа. Так, наверное, считал скудоумный бычок.
— Чего надо? — спросил он очень грубо.
— Посмотрите на себя, — ответил я, — да повнимательней. У вас корпоративная квартира и горничная-филиппинка, поэтому вы мните себя стражем империи? Дружище, кто вы сегодня? Бен Дизраэли, лорд Бэконсфилдский? Уильям Гладстон? Или Сесиль Родс?
— Пардон, вы ненормальный? — произнес он неуверенно, очевидно лихорадочно соображая, то ли расхохотаться, то ли врезать мне так, чтобы искры из глаз посыпались.
Вот он встал. Здоровый, гад! Боксом, видать, занимался. Или карате. Грудь волосатая. Наверное.
— Успокойся, Джош, — сказала она беря его за руку.
Его можно было бы посчитать представителем «псевдоаристократической молодежи». Правда, как ни парадоксально, далеко не первой молодости. Спесь, гонор, высокомерие. Повидал я таких типов на своем веку. Сплошные нос и нижняя челюсть. Казалось, породистое рыло и задранный подбородок сжимали его рот в тоненькую, надменную, подленькую ухмылочку. Ни дать ни взять — какой-то урод безгубый.
— Мы здесь в гостях, — продолжил я. Голос мой дрожал, сам не знаю отчего. — Британия больше не правит морями. Так что надо соблюдать приличия.
Его безгубый рот открылся, и он заговорил:
— Как насчет того, чтобы преподать вам урок изящных манер, настырный коротышка?
— Отчего бы и не рискнуть?
— Пожалуй, придется.
— Сделайте одолжение.
— Да заткнитесь вы оба! — вмешалась она. — Все мы рано или поздно уедем домой.
Уедем домой? Мне это и в голову не приходило.
Потом я посмотрел на Джоша. Вдоволь налюбовавшись друг другом, мы с ним почувствовали себя идиотами и поняли, что не собираемся друг друга избивать. Точнее, это он не намеревался делать из меня отбивную. В конце концов она усадила его на место, а потом улыбнулась мне своей наивной улыбкой.
— Вы правы, надо соблюдать приличия. — Она протянула руку. — Роуз.
Я пожал ее ладонь и тоже представился:
— Элфи Бадд.
Я даже обменялся рукопожатием с Джошем. Мы выпили; ни Джош, ни я не смотрели друг другу в глаза. Я рассказал им о работе на курсах английского «Двойной успех». Она поведала мне о своей юридической фирме. Джош все время поглядывал
Роуз вновь улыбнулась мне. Эта улыбка, ряд зубов, эти розовые, как у младенца, десны, с такой легкостью овладевшие моим сердцем… И тут я все понял. Четко и ясно. Раз и навсегда Что где-то в этом мире действительно есть дом. Дом, куда я смогу вернуться.
Вот так все и начинается. Смотришь на кого-то, кого, кажется, ни разу и не встречал, и вдруг узнаёшь. Вот и все.
Роуз вдруг хлопнула ладонью по столу.
— Ой, погодите-ка, — рассмеялась она. — Я вас вспомнила.
Все говорили, что мы с ней не пара. Ее друзья наперебой твердили, что она слишком уж хороша для меня, и они были правы. Роуз являлась девушкой с острова Гонконг. Я же был с китайского берега.
Она делала карьеру. А я просто вкалывал. Она ужинала в «Чайна клабе» с большими шишками. А я потягивал «Цинтао» в дешевом ресторанчике в окружении себе подобной мелкоты. Она прилетела в Гонконг первым классом и занимала место возле иллюминатора. А я сидел у прохода в экономклассе.
В свои двадцать пять лет Роуз уже добилась успеха. Я был на семь лет старше — а «Цинтао» пополам с тамошней влажностью с каждым днем все больше «высвечивали» мой возраст — и все еще ждал, когда же начнется настоящая жизнь.
Роуз жила в небольшой, но очень красивой квартире на Кондуит-роуд, в маленьком раю для экспатриантов на двадцатом этаже под сенью горы Виктория. Молодые спортивные ребята-японцы охраняли дом целые сутки. Я же на паях со своими коллегами из «Двойного успеха» снимал скворечник в спальном районе. Соседями моими являлись АКМ с Геррард-стрит и кун-фуист из Уинслоу. Наши «апартаменты» располагались под самой крышей битком набитого «крольчатника», который от малейшей искорки мог превратиться в пылающую мышеловку. Стены там такие тонкие, что слышно, как в другом конце дома смотрят телевизор. Консьержем у нас служил сонный индус, который приходил и уходил, когда ему вздумается.
В отличие от меня Роуз отнюдь не сбежала в Гонконг. Она была специалистом по корпоративному праву, и одна лондонская фирма — «контора», по ее меткому выражению, — откомандировала ее сюда на год, чтобы снять сливки на здешнем рынке, который в последний год британского правления переживал невиданный подъем.
Пока я изо всех сил экономил, чтобы успеть в срок оплатить жилье, за наглухо закрытыми дверями Сити делались состояния. Гонконг задыхался без юристов, и каждый день они полчищами сходили с трапов самолетов в аэропорту Кай Так.
Роуз была одной из них.
— В Лондоне я бы так и подавала чай, — пояснила она мне в тот первый вечер, когда мы с Джошем решили, что лучше выпить, чем драться. — Какой-нибудь старикашка все время бы щипал меня. Здесь же я что-то значу.
— А чем ты все-таки занимаешься, Роуз?
— Корпоративными финансами, — ответила она. — Я помогаю фирмам зарабатывать на эмиссиях акций для китайских компаний. Первоначальное публичное предложение. На нашем жаргоне — борьба с лесным пожаром.