Они были первыми
Шрифт:
– Очень странно, что такой человек подвергся репрессиям? – удивился Шмальцшлегер.
Лейтенант пожал плечами.
– Россия – непредсказуемая страна, господин подполковник! – философски ответил он. – Горбенко еще повезло! Он остался жив и продолжает служить в НКВД. Почти всех его сослуживцев по Минску расстреляли или отправили в сибирские лагеря.
– Интересно, что ему так срочно понадобилось на территории генерал-губернаторства? – спросил Шмальцшлегер.
Лейтенант наклонился к подполковнику.
– Может быть, русские что-то узнали про сигналы «Дортмунд» и «Альтона»? – приглушив голос, спросил он.
Шмальцшлегер бросил на лейтенанта недовольный взгляд.
– Если это так, то тогда нас с вами, в лучшем случае, ждет разжалование и передовая, – проворчал он. – «Абвер» делает все возможное, чтобы скрыть подготовку к
Шмальцшлегер еще какое-то время раздумывал и затем приказал лейтенанту.
– Ладно, Бауэр разрешите Горбенко въехать на территорию генерал-губернаторства, но не спускайте с него глаз. Попробуйте все же выяснить с кем он встречается. Я имею в виду не его мнимую сестру пани Зосю Скавронскую, а тех поляков, кто сотрудничает с советской разведкой. Вы уже полгода не можете их обнаружить. – Шмальцшлегер с раздражением посмотрел на лейтенанта.
Тот побледнел, встал по стойке «смирно» и, вскинув руку в нацистском приветствии, ответил:
– Хайль Гитлер! Слушаюсь, господин подполковник. Я вам обещаю, что на этот раз Горбенко будет пойман с поличным.
– Хайль! – вяло вскинув руку, ответил Шмальцшлегер. – Я это слышу от вас лейтенант каждый раз, когда этот человек пересекает нашу границу. Идите Бауэр и докажите, наконец, что вы не зря носите форму лейтенанта «Абвера».
Берлин. Рейхсканцелярия. 20 июня 1941 года…
Шеф немецкой военной разведки «Абвер» адмирал Вильгельм Канарис пребывал не в лучшем расположении духа. Он стоял на широких ступеньках входа в резиденцию рейхсканцлера Германии и ждал, когда подъедет его машина. Только что закончилось совещание, на котором окончательно решался вопрос – нападать ли на СССР или нет? Несмотря на все сомнения и тревоги, которые высказывались участниками совещания, рейхсканцлер Адольф Гитлер все же решил начать эту авантюру. Завтра в час дня войска, расположенные на границе с Советским Союзом, получат радиограмму с одним единственным словом – «Дортмунд», что означало начало вторжения в Россию двадцать второго июня в три часа тридцать минут утра. Если бы в радиограмме было слово – «Альтона», то вторжение переносилось бы на другой день.
Рядом с Канарисом стояли еще несколько высших руководителей Третьего рейха. Около непомерно толстого командующего Люфтваффе фельдмаршала Геринга, Канарис заметил высокую худощавую фигуру руководителя нацистской службы безопасности группен-фюрера СС Рейнхарда Гейдриха. Лицо шефа «Абвера» еще больше помрачнело. Именно Гейдрих, на прошедшем в рейхсканцелярии совещании, поставил Канариса в крайне неловкое положение. Когда обсуждался вопрос о внезапности нападения на СССР, Гейдрих сказал, что по попустительству военных властей русские разведчики свободно разгуливают в районах сосредоточения немецких войск в Польше. На недоуменный вопрос Гитлера – как такое возможно? Канарис растерянно ответил, что согласно договору между Германией и Советским Союзом режим в приграничной полосе допускает кратковременные визиты на территорию Польши граждан СССР, имеющих там родственников. Жители Польши также могут посещать территорию Советского Союза. Канарис заверил Гитлера, что все пребывающие в Польшу советские граждане тщательно контролируются и не допускаются в районы, где сосредотачиваются войска вермахта. Его ответ вызвал скептическую усмешку Гейдриха, который заметил, что под носом у «Абвера» русские создали в приграничной полосе генерал-губернаторства отличную разведывательную сеть, и он теперь не уверен, что им ничего не известно о приготовлениях к операции «Барбаросса».
После этих слов, Гитлер пришел в бешенство, и Канарису пришлось долго заверять его, что никакой сети нет и, что «Абвер» держит всё под полным контролем. Наконец, Гитлер успокоился и приказал Канарису в кратчайшие сроки ликвидировать разведывательную сеть русских, если та все-таки существует. Гитлер, вполне резонно заметил, что в случае начала боевых действий русские диверсанты и разведчики могут доставить наступающим войскам вермахта немало хлопот.
Канарис там же на совещании мысленно наметил несколько мероприятий, которые помогли бы выявить русских агентов-нелегалов, но основную надежду он возлагал на то, что в случае начала войны, стремительно наступающие немецкие войска смогут захватить, как и в Польше, архивы русских спецслужб. Информация об агентах наверняка хранится где-то в приграничных районах и если их быстро занять, то в руки «Абвера» попадет полный список, находящейся на территории Польши русской агентуры. Канарис решил немедленно переговорить об этом с заместителем начальника второго управления «Абвера», полковником Штольце, который отвечал за диверсии в тылу советских войск, расположенных в Западной Белоруссии.
Польша. Балинка. 20 июня 1941 года…
До железнодорожной станции в местечке Балинка Павел Владимирович Горбенко добрался только к вечеру. Предъявив дежурившим на перроне жандармам свои документы и разрешение на въезд на территорию генерал-губернаторства, так в Германии стали называть оккупированную в тысяча девятьсот тридцать девятом году Польшу, он, в ожидании поезда, зашел в станционный буфет. Ведущееся за собой наблюдение, Горбенко выявил почти сразу после пересечения границы и регистрации в немецкой пограничной комендатуре. Полицейский чиновник вначале долго рассматривал его советский паспорт. Затем последовала длинная череда вопросов, на которые Горбенко дал вежливые и исчерпывающие ответы. И только спустя полчаса он получил от чиновника разрешение на въезд на территорию Германии. Разрешение действовало в течение двух последующих дней. Выйдя из комендатуры, Горбенко незаметно оглядел стоящих рядом с ним людей. Скорее всего, кого-то из них он увидит по дороге в Сувалки.
Добравшись на попутной машине до Балинки, он зашел в буфет и заказал себе кружку темного баварского пива. После трех лет, проведенных в торгпредстве в Германии в конце двадцатых годов, он полюбил немецкое пиво, и, когда оказывался в Польше, всегда предпочитал заказывать его. Как и ожидал Горбенко, в буфете вместе с ним сидели два человека, которых он видел у комендатуры. Одним из них был железнодорожный рабочий лет сорока, в промасленном комбинезоне и форменной, черной фуражке с польским орлом вместо кокарды. А другим – толстый чиновник, средних лет, одетый в дорогой вельветовый костюм с портфелем и зонтиком. Чиновник всё время поправлял на жирном, мясистом носу очки и то и дело доставал из портфеля и просматривал какие-то журналы. Горбенко не спеша пил пиво, исподволь наблюдая за своими попутчиками. «Кто-то из них…» – решил он.
Прослужив более десяти лет в НКВД, Горбенко хорошо понимал, что за год, в течение которого он регулярно посещал территорию Польши, он не мог не примелькаться немецкой контрразведке. Летом тысяча девятьсот сорокового года после разгрома Франции, когда появились первые признаки начала подготовки Германией агрессии против СССР, пограничные войска и территориальные органы НКВД, расположенные рядом с советско-германской границей, резко усилили разведывательную работу на ней. Используя, заключенный в августе тысяча девятьсот тридцать девятого года договор между Германией и СССР, в приграничных районах была создана сеть разведчиков-нелегалов, которые под видом репатриантов возвращались на территорию Польши из Западной Белоруссии. Для связи с ними использовались их родственники, которые остались жить на советской территории. Именно тогда Горбенко познакомился с жителем Гродно учителем Анджеем Скавронским. Поляк по национальности, убежденный противник фашизма Скавронский согласился помочь органам НКВД. Его родная сестра Зося Скавронская, тоже учительница, проживала в городе Сувалки, находящемся на территории генерал-губернаторства. Брат и сестра подали заявление в репатриационную комиссию и спустя некоторое время им разрешили встречаться. Под видом Анджея Скавронского на эти встречи стал ездить внешне похожий на него Павел Горбенко.
Допив пиво, Горбенко вышел на перрон вокзала, и стал неторопливо прохаживаться мимо, стоящих на путях железнодорожных составов. Выбор станции Балинка для посадки на поезд, следующий в Сувалки, был сделан не случайно. Здесь находился крупный железнодорожный узел, через который следовали грузы для всего приграничного района Белостокского выступа, глубоко вдающегося на территорию Германии. Поэтому даже беглого взгляда, брошенного на станцию, было достаточно, чтобы понять, что интенсивность грузоперевозок в этом районе за последнее время резко возросла. Горбенко видел, что станционные пути были забиты грузовыми вагонами, среди которых преобладали цистерны и длинные большегрузные платформы. Четырехосные с низкими бортами платформы были предназначены для перевозки тяжелых грузов, которыми вполне могли быть танки или другая бронетехника. Причем, согласно маркировке, прибыли они сюда с территории Германии и Франции.