Они не пройдут! Три бестселлера одним томом
Шрифт:
Майор Черяпкин, выслушав доклад комбата, несколько секунд молчал, словно потерял дар речи. Затем комполка уточнил размеры канавы и сказал, что сейчас подъедут саперы.
Два отделения, пятнадцать человек в продранных ватниках, прибыли на грузовике через двадцать минут. Оттеснив танкистов, они споро принялись за работу — и вскоре под их лопатами крутые обрывы превратились в пологие спуски. В лесу грянул выстрел танковой пушки, за ним второй. Командир одного из отправленных за бревнами танков доложил: поскольку рубить деревья топором слишком долго, он сбил две сосны бронебойными снарядами. Гусев выругался — от напряжения у танкистов начали сдавать нервы, больше ничем пальбу по деревьям объяснить нельзя. Он и сам чувствовал, что готов сорваться — от Лушпы только что прибежал связной с донесением: немцы забрасывают батальон минами, держаться невозможно, подняться в атаку — тоже. Капитан попробовал было поторопить саперов, но их командир — старший сержант лет тридцати, с широкими, словно лопаты, мозолистыми ладонями, просто сказал комбату, чтобы тот не лез не в свое дело. Такое вопиющее нарушение субординации, как ни странно, отрезвило Гусева, и он отошел к своему КВ. Конечно, следовало бы записать фамилию этого взводного, явно из мобилизованных, чтобы потом командир роты управления разъяснил подчиненному, как следует говорить со старшими по званию. Но
До деревни оставалось пятьсот метров, когда немецкие пушки открыли огонь по наступающим танкам. Петров нырнул в башню и, прежде чем закрыть люк, обернулся. Вдоль залегшей цепи шли в полный рост командиры, поднимая мотострелков в атаку. Комвзвода прильнул к прицелу. Поднимется пехота или нет, для батальона капитана Гусева бой уже начался.
Новый КП бригады саперы наспех соорудили на опушке леса к югу от Скирманово. Отсюда до Козлово было полтора километра, так что комбриг, как и вчера, мог лично наблюдать за полем боя. Правда, теперь штаб располагался в зоне действия немецкой артиллерии, но та пока генерала не беспокоила — то ли КП еще не засекли, то ли ей и без того хватало работы. К десяти часам гитлеровцы отбили три атаки, и хотя бригаде удалось зацепиться за восточную окраину, Лушпа доложил, что мотострелки больше наступать не могут, после чего связь с батальоном прервалась. Отказ идти в бой — это серьезно, и пока телефонисты искали обрыв, Бойко лично отправился выяснять, в чем там дело. Комиссар вернулся через сорок минут. Сняв шлем, он отозвал Катукова в сторонку и сказал, что пехота действительно небоеспособна. Несмотря на потери, в батальоне еще оставалось двести семьдесят активных штыков. Но эти люди были в бою двадцать семь часов подряд — без сна, без еды, без возможности просто перевести дух. Бойцы засыпали на ходу, шатаясь, шли вперед, не слыша команд, не замечая опасности. Воевать в таком состоянии они не могли, дальнейшие атаки приведут к огромным потерям без каких-либо результатов. Комбриг выругался — он ожидал чего-то подобного. Будь у него хоть несколько часов на отдых бойцам — этого бы не произошло, теперь же под удар попало все наступление. 28-я бригада все еще не восстановила боеспособность после ночного боя и атаковать не могла. Конечно, можно орать в трубку и угрожать расстрелом, но это ничего не изменит. Катуков приказал соединить его со штабом армии и, объяснив положение, потребовал резервы. Штаб с пониманием отнесся к требованию, и комбригу были подчинены три эскадрона 50-й кавалерийской дивизии — почти двести пятьдесят сабель. Генерал предпочел бы, чтобы ему дали 365-й полк, но выбирать не приходилось. Лушпе было приказано продержаться сорок минут — пока прибудет подкрепление. Кавалеристы уложились в четверть часа. Сосредоточившись в лесу, они спешились и выдвинулись к опушке. Командир, молодой капитан с залихватскими усами, галопом подлетел к командному пункту, соскочил на ходу, бросив повод опешившему лейтенанту-связисту, и лихо доложил, что эскадроны к атаке готовы. Катуков с подозрением посмотрел на конника — здесь, на поле, где мерились броней и огнем стальные машины, башлыки и шашки казались, мягко говоря, неуместными. Но эти двести пятьдесят сабель означали хоть какую-то передышку пехоте, и комбриг решил, что с подозрениями он подождет. Задача кавалеристам была поставлена предельно простая: сменить мотострелковый батальон и при поддержке танков прорываться к северной окраине села на соединение с частями 27-й бригады, уничтожая противника. «Немцы построили дзоты в подвалах домов, так что продвигайтесь аккуратно, товарищ капитан, — пояснял Кульвинский. — Прикрывайте танки от атак немецких саперов, а танки поддержат вас огнем». Получив задачу, капитан козырнул и, вскочив на коня, поскакал к своим конникам. Через пять минут эскадроны развернулись в цепь и побежали к деревне. Казаки оставили на седлах бурки, шашки и башлыки и от обычной пехоты отличались только черными, с красным верхом, кубанками вместо ушанок. На наступающих конников обрушился огонь минометов, но те упрямо бежали вперед, не желая, как видно, уронить честь кавалерии перед танкистами и пехотой.
— Есть связь с Лушпой, — доложил Никитин.
Линия была восстановлена, но провод в любой момент могло перебить случайным осколком. Не теряя времени, комбриг приказал капитану дождаться кавалеристов и выходить из боя — он дает мотострелкам два часа на отдых. Через пятнадцать минут Лушпа вывел батальон из села — бойцы, шатаясь от усталости, отошли к лесу и попадали прямо на снег.
Тем временем кубанцы при поддержке танков попытались прорваться в глубь села. Прошло полчаса, и старший лейтенант — командир одного из эскадронов, доложил, что продвижение остановлено и в строю осталось сто пятьдесят восемь сабель, капитан с лихими усами был убит в первые минуты боя. Почти сразу же Гусев сообщил: немецкие танки контратакуют с юго-запада, вдоль дороги. Комбриг приказал перейти к обороне. В одиннадцать тридцать контратака была отбита, немцы потеряли три машины. 27-я бригада сообщала о постоянных ударах немцев с применением танков — похоже, гитлеровцы любой ценой хотели деблокировать Козлово. Комбриг вызывал артиллерийский огонь на Покровское, Верхнее и Нижнее Сляднево. Пушкари отстрелялись по ближним деревням, на Покровское совершила налет давешняя четверка штурмовиков, впрочем, ослабить артиллерию немцев им не удалась, и та постоянно напоминала о себе.
К двенадцати сорока в трех эскадронах оставалось девяносто пять сабель, а танки почти полностью израсходовали боекомплект. С начала наступления прошло шесть с половиной часов, а Козлово по-прежнему оставалось в руках немцев. Катуков приказал Малыгину двигать к деревне все, что можно, — 28-я нужна была здесь. Тем временем Лушпа нечеловеческими усилиями поднял батальон, и мотострелки побрели к деревне. Когда пехота вошла на окраину, комбриг разрешил танкистам отойти — пополнить боезапас и заправиться. После этого Гусев должен, взаимодействуя с мотострелками и кавалеристами, прорваться к центру деревни и тем рассечь немецкую
Следующая атака решит все. Если соединиться с 27-й бригадой не удастся, то командарм может попрощаться с надеждой взять Козлово к шестнадцати ноль-ноль.
— Шестьдесят два.
Петров передал снаряд Осокину. Водитель сделал шесть шагов и осторожно просунул свою ношу в передний люк. Внутри снаряд принял Безуглый и, судя по всему, попытался уложить в один из «чемоданов».
— Не сюда, — скомандовал невидимый Протасов, — на полки клади.
Старший лейтенант невольно улыбнулся — Женьку сегодня словно подменили. Куда девалась прежняя забитость? Все еще бледный, наводчик держался хорошо, смотрел прямо, со снарядами управлялся не в пример вчерашнему — быстро, уверенно. Несколько раз Протасов, не дожидаясь приказа, прижимал немцев к земле огнем из спаренного пулемета. Черт его знает, что с ним случилось, но наводчик казался другим человеком. Утром он вроде порывался что-то сказать, но времени для разговоров не было — водители уже прогревали двигатели, а в машине не до того. Потом Женька еще раз попытался поговорить, когда танк в первый раз вышел из боя, чтобы пополнить боезапас. Тогда Гусев в последний раз сумел собрать большую часть батальона для какого-то совместного действия. Да и то Лехман и Загудаев оторвались от остальных и вели бой в одиночку, а поскольку раций у них не было, приказа на отход они не слышали. Загрузив в машины снаряды, экипажи вернулись в село, где мотострелки и кавалеристы с трудом отбивали немецкие контратаки, и с этого часа танки уже воевали сами по себе, либо парами — если видели рядом соседа. Полтора часа назад снаряд срубил антенный ввод, и «тридцатьчетверка» комвзвода оглохла. В какой-то момент старший лейтенант потерял из виду Луппова, с этого момента танк Петрова дрался в одиночку. Целей в деревне было много — почти каждый дом гитлеровцы превратили в опорный пункт, установив в подвале пулеметы или противотанковые пушки. «Тридцатьчетверка» прыгала с места на место, от забора к сараю, от поленницы к какой-то будке, Петров ловил в прицел вспышки и жал на спуск. Первый выстрел делали на ходу, пусть снаряд уйдет мимо амбразуры, но хоть ошеломит взрывом, оглушит, присыплет землей и обломками. Еще не успевала упасть на днище стреляная гильза, а Осокин уже без всякой команды останавливал танк, Протасов открывал затвор, окатывая себя и командира вонючим пороховым дымом, и заряжал орудие. Петров укладывал второй снаряд вслед за первым, и Осокин рвал с места, не дожидаясь приказа. Попал не попал — если ты сделал с места два выстрела, третий придет в тебя.
Дважды, отскочив назад, укрывшись за дымом, они слышали стук в башню чем-то железным, и, посмотрев в боковой триплекс — мутный почти до непрозрачности, — Петров открывал люк. Высунувшись из танка, комвзвода оказывался лицом к лицу с каким-нибудь командиром в серой шапке или черной кубанке, тот, разевая рот в еле слышном крике, просил танкиста задавить к е…й матери пулемет, а то головы не поднять! Оглохший Петров вылезал из башни, пригибаясь, бежал за командиром, выглядывал из-за угла и тут же отшатывался обратно. А немец свинцовой струей выбивал из бревен щепки, поднимал фонтаны снега, и кто-то в залегшей цепи снова кричал, истекая кровью. Старший лейтенант возвращался в танк, двадцать шесть тонн советской брони проламывались через развалины, выползали на улицу, целясь в русскую избу, что против своей воли стала вражеской крепостью. Коротко выл электромотор, разворачивая башню, и Петров гасил ненавистный пулемет двумя выстрелами — первый с ходу, второй с остановки.
Этот бой был тяжелее вчерашнего. Скирманово атаковало двадцать два средних и тяжелых танка, одиннадцать легких, мотострелковый батальон полного состава. Двадцать восьмая бригада, пусть и воевала без оглядки на соседей, свою часть работы выполнила, захватив высоту. Здесь же сражение превратилось в беспорядочную свалку, танки, пехота — все дрались сами по себе, так, по крайней мере, казалось Петрову. Начало сказываться нечеловеческое напряжение боя. Осокин уже не мог сам переключать передачи, старший лейтенант несколько раз слышал, как тот кричит: «Сашка, вторую!» — и радист бросал пулемет и наваливался на рычаг, помогая водителю. Протасов с каким-то хриплым рычанием закрывал затвор, с натугой вынимал из боеукладки снаряды. От пороховой гари кружилась голова, пушечные выстрелы, грохот очередей и звон попаданий слились в сплошной звонкий гул, перекрываемый ревом дизеля. Когда из переулка наперерез им выскочил серый угловатый танк, Петров отреагировал не сразу, секунду он тупо смотрел в прицел, вспоминая, какой снаряд в стволе, затем нажал на спуск и крикнул: «Протасов, бронебойный!», вскидывая кулак над казенником. Он ухитрился промахнуться с пятидесяти метров, и осколочный ушел вдоль улицы. Петров видел, как разворачивается плоская башня, увидел вспышку выстрела, почувствовал рывок машины и оглушающий, словно кувалдой, удар справа там, где сидел Женька. Осокин, увидев в щель приоткрытого люка серый борт, сам бросил танк в сторону, сбив немцу прицел, и болванка прошла вскользь по броне. Тонко вскрикнул наводчик, но через секунду затвор с лязгом закрылся, и Протасов прерывающимся голосом доложил:
— Заряжено!
— Васька, стоять! — заревел старший лейтенант, нажимая ногами на плечи водителя.
Танк встал, как вкопанный, Осокин, закусив губу, чтобы не закричать, вцепился в рычаги побелевшими пальцами. Он ждал второго попадания, но тут грянула своя пушка, и командир бешено крикнул:
— Попал! Бронебойный!
Снова упала на дно дымящаяся гильза. Протасов перезарядил орудие, и Петров, ради такого случая изменивший своему правилу, врезал немцу второй раз. Загрохотал курсовой пулемет:
— К-к-к-куд-а-а-а, су-у-у-ки! — выл радист.
Безуглый выпустил диск, дико матерясь на то, что не может развернуть ствол еще дальше и достать тех, кто выпрыгивает из серой машины.
Через пятнадцать минут Протасов доложил, что осколочных осталось два снаряда, и старший лейтенант принял решение выходить из боя, чтобы пополнить боезапас. Пятясь, они выползли с улицы, у последнего дома развернулись, и танк понесся к опушке, туда, где бойцы автороты разгружали «полуторки» со снарядами. На полпути навстречу им попалась «тридцатьчетверка» лейтенанта Самохина. Командир, сидевший, как и Петров, на башне, вскинул руку в приветствии, его танкошлем был сдвинут на затылок, из-под черного авизента [45] виднелся окровавленный бинт.
45
Плотная ткань, из которой шились форменные куртки и шлемы.