Они под запретом
Шрифт:
На лице женщины мелькает узнавание, и она машет мне рукой, показывая входить.
— Вы попросили принести анализы, чтобы выписать противозачаточные, — не желая задерживать следующих пациентов, я сразу перехожу к сути и выкладываю на стол стопку распечатанных бланков.
Алевтина Владимировна подносит их к глазам — кажется, она немного близорука. Помнится, в прошлый раз на ней были очки.
По-школьному сложив ладони на коленях, я смотрю на белые листы, мелькающие в ее пальцах, и напоминаю себе уточнить, через сколько времени таблетки начнут работать. Мы с Арсением практикуем прерванный половой акт, но в интернете
— Аина, — голос врача заставляет меня поднять голову. — Какой у тебя день сегодня цикла?
— Тридцать первый, — отчего-то оробев, произношу я. — С начала половой жизни он у меня скачет немного. То двадцать восемь дней, то тридцать два.
Женщина смотрит на меня так внимательно, что мне хочется вжаться в спинку стула. В животе неприятно сводит, когда она кладет на стол один из бланков и разворачивает ко мне.
— Это анализ ХГЧ. Я всегда его назначаю перед тем, как выписать контрацептивы. Убедиться, что нет беременности, которой можно навредить. Видишь эту цифру, выделенную жирным? Она высокая.
— И что это значит? — шепотом спрашиваю я, хотя часть меня уже догадалась о о том, что будет сказано следующим.
— Для максимальной уверенности анализ можно пересдать. Но по этим цифрам беременность у тебя есть, и она прогрессирует.
46
— Аин, ты сегодня снова к своему уезжаешь? В бар сходить не хочешь? А то настроение дерьмовое какое-то. Надо развеяться.
Я смотрю на шевелящийся рот Кати, но смысл сказанного с трудом достигает моего сознания. Бар. Дерьмовое настроение. Бар означает алкоголь, а алкоголь мне больше нельзя. Повторный анализ на ХГЧ, сделанный в срочном порядке, и купленный в аптеке тест подтвердили. Я беременна.
— Кать, ты меня прости, — сипло выговариваю я, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать дергать себя за волосы. — Я не могу сегодня. Прости, ладно? Просто… не получается.
— Случилось что-то? — коллега хмурится, начиная вглядываться в мое лицо.
Я отворачиваюсь к монитору. Не могу. Если Катя продолжит смотреть так, как смотрит, я попросту разревусь.
— Нет, все нормально, — я беспорядочно таскаю курсор мыши по экрану, создавая видимость занятости. — Просто чувствую себя не очень хорошо…Устала.
— Ну ладно… — звучит немного растерянно, и в следующую секунду дверь моего кабинета мягко захлопывается.
Едва это происходит, я закрываю лицо руками и беззвучно всхлипываю. Я знала. Знала, что не может в моей жизни все быть настолько безоблачно. Счастье лежало у меня на ладони, а я взяла и сама все испортила. Не Инесса, не Петр, никто другой…. Я сама. Как я могла быть такой идиоткой? Как осмелилась сделать беременность спасением от одиночества и оружием в борьбе за Арсения? Инесса отступила без боя, Арсений целиком мой… По-крайней мере до тех пор, пока не узнает правду.
Стиснув ладонями виски, я мазохистично воспроизвожу в памяти тот ужасный разговор в его квартире. Когда Арсений назвал меня эгоисткой и ребенком, готовым лишь потреблять заботу. Скажи он мне все это сейчас, я бы послушно склонила голову. Потому что он прав.
Господи… Как я вообще посмела на такое решится? Сделать его отцом против воли? Какая каша из недоверия и паники творилась у меня в голове? Прошло всего-то недели три, но сейчас я даже и помыслить о таком
Я же знала... Знала, что мое счастье не может быть длительным и безоблачным. Арсений меня не простит. Ложь с таблетками не спишешь на случайность и на то, что я снова запуталась… А признаться ему в том, что я соврала, потому что не доверяла ему, едва ли станет весомым оправданием. Ну почему я была такой трусихой и раньше ему во всем не призналась? Было бы непросто, но точно не так ужасно как сейчас.
Воспоминания меня не щадят. Перед глазами встает раскрасневшееся от эмоций лицо Луизы, которая просит меня не подводить Арсения. Суровый Петр, требующий нашей осторожности. Я всем им пообещала и подвела. Троих людей, дороже которых у меня никого нет.
Так что мне теперь делать? Мой срок пять недель. Аборт я делать не стану — так я сразу решила. Это ведь наш с ним ребенок… Разве я могу?
А дальше того, чтобы сохранить беременность мысль не идет. Я размазана свалившейся на меня новостью, полностью дезориентирована. Сейчас мне страшно так, как никогда, потому что я знаю: с этого дня моя жизнь целиком изменилась. Потому что совсем скоро родится тот, кто будет целиком от меня зависеть, и кто будет отчаянно нуждаться в том, чего мне так долго самой не хватало — любви и заботы. В том, что он появился на свет, когда его родители не были готова, виновата только я.
От этой мысли моя выдержка окончательно меня предает, и я начинаю плакать. Слезы беззвучно катятся по щекам, капают на клавиатуру. Мама-мама, ну почему тебя нет со мной рядом? Ты бы подсказала, что мне сейчас делать. Даже если Арсений меня никогда не простит, ты бы меня обязательно простила.
Спустя несколько минут моя безмолвная истерика иссякает. Я протираю бумажной салфеткой клавиатуру, промокаю глаза и беру блокнот. Вношу в него пометку о сдаче анализов, назначенные врачом, а также покупку витаминов. Прикладываюсь рукой к животу и замираю в попытке почувствовать жизнь, которая теплится внутри меня. Ничего не чувствую, разумеется, потому что плод еще слишком мал. Скорее, я просто знаю, что он есть. Как я могу от него избавиться? Он ведь не виноват, что я такая бестолковая и безответственная. Но я стану лучше ради тебя, — шепотом обещаю ему. — По-крайней мере, буду очень стараться.
Работать получается с трудом. Вернее, совсем не получается. Время от времени и закрываю глаза и вновь предаюсь печальным мыслям. Представляю разочарованный взгляд Арсения и его новую хлесткую фразу, адресованную мне. «Любить по-настоящему ты так и не научилась». Подумаю так и снова начинаю плакать.
Звонок от него раздается в конце рабочего дня. В течение нескольких секунд я смотрю, как телефон подрагивает на столе, и буквально заставляю себя взять трубку. Как же все стремительно меняется в моей жизни. Еще вчера я бы сыпала вопросами о том, куда мы поедем, и захлебывалась радостью.