Оно-но-Комати
Шрифт:
Что от огня
Над пеплом встанет поле.
.
Те слова,
Где сквозят печали
И радости мира,
Привязали меня
К жизни этой,
Юдоли бренной,
Из которой уйти хотела….
……
Когда я закончила, воцарилось молчание, которое, казалось, могло продлиться до бесконечности. Я открыла глаза и увидела Тэкэо, сидящего на скамье с закрытыми глазами и отрешённого от всего.
– Я закончила, – едва слышно прошептала я. Я не хотела нарушать его душевное уединение.
Наконец,
– Я не верю, что это – твои стихи, – сказал самурай.
– Не верите, г-н? Но…как же…?
– Такие прекрасные стихи не могла написать обычная девочка, интересующаяся змеями.
– Но это – мои стихи, г-н, хотите Вы в это верить, или нет.
Его сосредоточенный взгляд пытался что-то найти в моём; самурай крепко сжал мою ладонь.
– Читай ещё! Моя душа погружается в океан Спокойствия, когда я слышу твои стихи.
– Мне нужно возвращаться в город. Тётушка Акира, наверное, давно хватилась меня. Я могу подвести Кимико, и она из-за меня будет наказана.
– Возвращайся. На днях я буду ждать тебя здесь.
Он отпустил мою руку и с печалью взглянул на меня.
– А теперь уходи, иначе я не выпущу тебя отсюда.
Я покинула сад и благополучно возвратилась домой, однако дома тётушка Акира встретила меня со скорбью на лице.
– Где ты была, Оно-но?
Слуги были заняты сервировкой стола перед обедом, но тётушка не обращала внимания на эту суету. Пахло мисо. Я очень люблю мисо, однако в тот момент я дрожала от того, что вокруг меня витала печаль.
– Что случилось, тётушка? – спросила я.
– Пришло письмо от твоего отца. Твоя мать Мий-око, тяжело заболела. Вам нужно возвращаться домой. Через день я сама отвезу вас обратно.
– Что случилось с матушкой?
Кимико за обедом плакала, Хакира была грустна, мне показалось, что она даже стала сильнее хромать. Рыбки в небольшом аквариуме тоже вели себя беспокойно, будто, наши человеческие чувства передались и им. Тётушка отложила в сторону свой веер и серьёзно посмотрела на меня.
– Похоже, в этом доме кроме меня есть ещё один разумный человек, и этот человек – ты, Оно-но. Поэтому я скажу без обиняков, несмотря на то, что ты – ещё ребёнок.
– Так что же случилось, тётушка?
Я горела нетерпением, однако согласно правилам аристократического этикета, я должна была проявить спокойствие.
– Ваша матушка больна, и вы должны поехать обратно, чтобы быть с ней.
– Неужели всё так плохо, тётушка?
Она пожала плечами, нервно прошлась вдоль комнаты.
– Завтра мы пойдём в храм и сделаем великану Фурукакудзю пожертвование.
Фурукакудзю – это божество, которое по поверьям моих предков могло принести счастье человеку. Правда,
Тётушка почитала Фурукакудзю, в её алтаре стояли статуэтки божества, и каждый праздник этим статуэткам подносились цветы. Тётушка подозвала к себе одну из служанок.
– Подай-ка мне мои сандалии, гэти, и вели заложить повозку.
– Слушаюсь.
Служанка почтительно поклонилась своей госпоже и принесла гэти.
– Куда Вы хотите ехать, тётушка? – спросила я.
Кимико всё ещё рыдала, а Хакира сидела, молча, грустно смотря за окно, откуда была видна почти вся окрестность Киото. О чём она думала, я не знала, Хакира вообще в последнее время была очень молчалива и неразговорчива.
– Да успокой ты эту Кимико! – в раздражении воскликнула тётушка.
Я обняла сестру и прижала её к своей груди. До сего момента я не понимала того, что истинная близость между двумя людьми проявляется в горе, когда они могут поддержать друг друга.
– Я направляюсь к монаху Акайо, – сказала тётушка, – хочу сделать пожертвование, – она снова серьёзно взглянула на меня, – а ты останешься за старшую.
…..На следующий день перед самой поездкой мне вновь удалось выскользнуть из дома тётушки, пока она была занята обрядами.
Я нашла ту заветную калитку, вошла в сад с сакурами, однако в тот день сад был абсолютно пуст; поднялся сильный ветер, оборвав прекрасные нежные цветы. Главная сакура возле беседки казалась опавшей и больной, лишённая человеческой любви и тепла. Я прижалась к сакуре, чтобы поделиться с ней своим теплом, однако на миг мне показалось, что душа дерева умерла.
Я зарыдала, потому что почувствовала такую большую печаль, что была не в состоянии справиться с нею. Я наклонилась и закопала под сакурой фигурку рыбы, подаренную мне заклинателем змей Шуджи. Это было моим прощанием с садом сакур. О, если б я знала тогда, что сюда мне ещё предстояло вернуться.
– Прощай, – прошептала я.
Я взглянула на скамью, на которой сидел день назад молодой красивый самурай. Скамья была пуста, покрытая цветами сакуры.
– Прощай, – «услышала» я душу сакуры.
Тот день я провела в молчании, и это было не похоже на меня, потому что обычно я проявляю живой интерес ко всему, что меня окружает. Но даже такая перемена во мне не вызвала удивление тётушки Акиры, она была поглощена своими собственными мыслями.
За ужином все, также, молчали, монах Акайо смотрел на меня и думал о чём-то своём. На прощанье перед тем, как я села в повозку тётушки, Акайо сжал мою левую ладонь и произнёс те слова, о которых я затем буду долго вспоминать даже по прошествии многих лет: