Оно
Шрифт:
До этого ему ни разу не приходилось бывать за прилавком, и он с интересом смотрел на все эти бутылочки и таблетки. Если бы он попал сюда по собственному желанию, он мог бы часами рассматривать ступку с пестиком, весы с гирьками и странные капсулы. Но мистер Кин утянул его в контору и плотно закрыл дверь. Когда дверь захлопнулась, Эдди почувствовал, что у него в груди все сжалось, и попытался перебороть это ощущение. В пакете с покупками лежал новый ингалятор и, выйдя отсюда, он мог бы насладиться его животворным содержимым.
На углу стола стояла банка с лакричным кремом. Мистер Кин предложил
– Нет, спасибо, – вежливо отказался Эдди.
Мистер Кин уселся на вращающийся стул и занялся кремом. Потом он открыл один из ящиков стола и что-то достал. Он положил этот предмет рядом с высокой банкой, и Эдди начал ощущать настоящую тревогу. Это был ингалятор. Мистер Кин откинулся на спинку стула так, что его голова почти коснулась календаря, висевшего на стене. На календаре были изображены какие-то таблетки. Под ними была подпись: «Сквибб». И...
...и в течение одного кошмарного мгновения, как раз когда мистер Кин открыл рот, собираясь что-то сказать, Эдди вдруг подумал о том происшествии, которое случилось однажды в обувном магазине, когда он, еще совсем маленьким мальчиком, получил нагоняй от матери за то, что засунул ногу в рентгеновский аппарат. В течение этого кошмарного мгновения Эдди казалось, что сейчас мистер Кин скажет:
«Эдди, девять из десяти докторов считают, что лекарство от астмы вызывает рак, как и рентгеновские аппараты в наших обувных магазинах. Может быть, ты уже болен им. Я просто думал, что ты должен это знать».
Но то, что мистер Кин действительно собирался сказать и сказал, прозвучало настолько необычно, что сначала Эдди даже не мог решить, что же ответить, поэтому он продолжал молча сидеть на прямом деревянном стуле по другую сторону стола мистера Кина.
– Это не может продолжаться вечно. Эдди открыл рот, потом снова закрыл его.
– Сколько тебе лет, Эдди? Одиннадцать, не так ли?
– Да, сэр, – ответил Эдди слабым голосом. Его дыхание становилось все более учащенным. Эдди еще не пыхтел, как кипящий чайник (Ричи говорил в таких случаях: «Эй, снимите Эдди с огня! Он уже вскипел!»), но уже готов был это сделать. Он с тоской посмотрел на ингалятор на столе и, поскольку ему показалось, что от него ждут чего-то еще, добавил:
– В ноябре мне исполнится двенадцать.
Мистер Кин кивнул, наклонился вперед, как это делают фармацевты в рекламных роликах по телевидению, и сложил руки. Стекла его очков ярко блестели в свете мощных ламп дневного света. – Эдди, ты знаешь, что такое плацебо?
Эдди напряг все свои умственные способности и предположил:
– Может быть, это такая штука у коров, где у них молоко, нет? Мистер Кин засмеялся и снова откинулся на спинку стула.
– Нет, – сказал он, и Эдди покраснел до корней волос. Теперь он отчетливо слышал свист своего дыхания.
– Плацебо...
Отрывистый стук в дверь прервал аптекаря. Не дожидаясь, пока ее пригласят войти, в дверном проеме показалась Руби, держа в каждой руке по бокалу для коктейля.
– Твой, наверное, с шоколадом, – сказала она Эдди и скорчила ему рожу. Он постарался как можно достойнее отпарировать этот удар, но никогда в жизни он не испытывал такого равнодушия к коктейлям и мороженому. Его мучила какая-то неясная тревога – именно такое чувство он
Когда Руби вышла, Эдди отпил из бокала, почти не ощущая вкуса. Мистер Кин подождал, пока дверь закроется, и снова улыбнулся своей слюдяной улыбкой.
– Расслабься, Эдди. Я тебя не укушу и не обижу. Эдди кивнул, потому что мистер Кин был взрослый, а со взрослыми всегда нужно соглашаться (так говорила мама), но на самом деле он думал: «Не надо, я сто раз слышал это вранье!» Именно так успокаивал его доктор, открывая стерилизатор, когда Эдди почувствовал острый запах спирта. Это был запах уколов и запах лжи. И то, и другое сводилось к одному: если тебя стараются убедить, что ты ничего даже не почувствуешь, только комариный укус, нужно ждать сильной боли, очень сильной.
Эдди еще раз поднес ко рту бокал с соломинкой. В этом было мало приятного. Из-за горловых спазмов он с трудом мог дышать. Он взглянул на ингалятор, уютно устроившийся посередине приходно-расходной книги аптекаря, хотел попросить его, но не отважился. Эдди в голову пришла странная мысль: может быть, мистер Кин знает, что Эдди хочет, но не осмеливается попросить у него ингалятор, может быть, мистер Кин (мучает его) издевается над ним специально? Только эта мысль не могла быть верной, не правда ли? Разве станет взрослый – тем более здравоохранительный взрослый – так издеваться над маленьким мальчиком? Конечно же, нет. Эдди не мог даже допустить, что это так: в таком случае его постигло бы страшное разочарование во всем мире, как он его воспринимал.
Но вот он лежит, вон там, так близко и тем не менее так далеко. Как будто бы человек, умирающий от жажды в пустыне, не может дотянуться до воды. Вот он лежит на столе, рядом с улыбающимся лицом аптекаря.
И тут Эдди сделал одно из самых важных открытий своего детства: Настоящие чудовища – это взрослые. Это открытие не было встречено фанфарами, оно не было результатом мгновенного озарения. Оно просто пришло и ушло, уступив место другой, более настоятельной мысли: Мне нужен мой ингалятор, и я хочу выбраться отсюда.
– Расслабься, – повторил мистер Кин. – Твоя основная беда, Эдди, в том, что ты все время напряжен и сжат, как пружина. Возьмем, к примеру, твою астму. Вот смотри...
Мистер Кин выдвинул ящик стола, пошарил внутри и достал воздушный шарик. Вдохнув изо всех сил полной грудью (при этом его галстук поднялся вверх и стал похож на крошечный челнок на гребне волны), он надул шарик. На нем была надпись: «Аптека на Центральной. Рецепты, медицинские принадлежности и всякая всячина». Мистер Кин завязал шарик и показал его мальчику.