Оно
Шрифт:
Повисла гнетущая тишина.
Эдди так и сидел на стуле, в голове все смешалось. На мгновение он позволил себе предположить, что мистер Кин говорит правду, но вывод этот вел к слишком уж жутким последствиям. С другой стороны, а зачем мистеру Кину лгать, тем более в столь серьезном вопросе? Мистер Кин сидел и улыбался своей яркой, сухой, бессердечной пустынной улыбкой.
«У меня есть астма, есть. В тот день, когда Генри Бауэрс ударил меня в нос, день, когда мы с Биллом пытались построить плотину в Пустоши, я чуть не умер. И я должен думать, что мое сознание всего лишь… всего лишь это выдумало?
Но
Смутно он услышал голос мистера Кина:
— Я никогда не упускал тебя из виду, Эдди. И рассказал тебе все это, потому что теперь ты достаточно взрослый, чтобы меня понять, и еще по одной причине — я заметил, что у тебя наконец-то появились друзья. Они хорошие друзья, так?
— Да, — кивнул Эдди.
Мистер Кин качнулся на стуле назад (снова раздался скрип, заставляющий вспомнить о сверчках) и закрыл один глаз: может, подмигнул, а может, и нет.
— И я готов спорить, твоя мать их не очень-то жалует, так?
— Они ей очень даже нравятся, — ответил Эдди, думая о том, как мать осуждала Ричи Тозиера («у него не рот, а помойка… и я принюхалась к его дыханию, Эдди… думаю, он курит»), как пренебрежительно наказывала ему не одалживать деньги Стэнли Урису, потому что тот — еврей, как терпеть не могла Билла Денбро и этого «толстяка». Но повторил ту же фразу. — Они ей очень даже нравятся.
— Правда? — Мистер Кин продолжал улыбаться. — Что ж, может, это так, может — нет, но, во всяком случае, у тебя есть друзья. Почему бы тебе не поговорить с ними об этой проблеме? Это… это психологическая слабость. Выясни, что они тебе скажут.
Эдди не ответил. Для него разговор с мистером Кином закончился; он уже решил, что молчать — безопаснее. И боялся, что расплачется, если в самом скором времени не уйдет из этого кабинета.
— Что ж! — Мистер Кин встал. — Думаю, на этом все, Эдди. Если я тебя расстроил, извини. Я лишь выполняю свой долг, каким я его вижу. Я…
Но прежде чем он успел сказать что-то еще, Эдди сбежал, с ингалятором в одной руке и белым пакетом с порошками и таблетками в другой. Одна нога поскользнулась на пятне мороженого, и он чуть не упал. За дверью припустил еще быстрее, пулей вылетел из «Аптечного магазина на Центральной», несмотря на свистящее дыхание. Руби оторвалась от журнала о кино, разинув рот, посмотрела ему вслед.
Спиной он чувствовал, что мистер Кин стоит в дверях и поверх прилавка для лекарств по рецепту лицезрит его бесславное бегство, худющий, аккуратный, задумчивый и улыбающийся. Улыбающийся той самой сухой пустынной улыбкой.
Он остановился на перекрестке, где сходились Канзас-стрит, Центральная и Главная улицы. Сев на низкую каменную стенку около автобусной остановки, вновь пустил в горло струю из ингалятора. Его горло уже стало склизким от этого медицинского привкуса,
(это вода с капелькой камфорного масла для медицинского привкуса)
и Эдди подумал, что его скорее всего вывернет наизнанку, если сегодня он еще раз воспользуется ингалятором.
Он сунул ингалятор в карман и, наблюдая за проезжающими автомобилями, направился по Главной улице к холму Подъем-в-милю. Он старался ни о чем не думать. Ослепительно жаркое солнце пекло голову. Каждый проезжающий автомобиль «выстреливал» в глаза дротиками отраженного света, и в висках уже начала стучать боль. Он не
Более всего ему хотелось последовать совету мистера Кина: пойти в Пустошь и рассказать все своим друзьям, послушать, что они скажут, узнать, какие они могут предложить ответы. Но сейчас сделать это он не мог. Мать ждала его домой,
(по воле твоего сознания… или твоей матери)
и если бы он не вернулся,
(главная причина в твоей матери, в ее абсолютной уверенности в том, что ты болен)
все могло закончиться плачевно. Она предположила бы, что он был с Биллом, или с Ричи, или с «жиденком», как она называла Стэна (настаивая, что называет его так не из предвзятости — просто «выкладывает карты на стол»: под этим подразумевалась правдивость в сложных ситуациях). И, стоя на уличном углу, безуспешно пытаясь хоть как-то упорядочить ход мыслей, Эдди знал, что она сказала бы ему, узнав, что еще один из его друзей негр, а еще один — девочка, и не такая маленькая, потому что у нее уже начала наливаться грудь.
Медленно он двинулся дальше, в ужасе от того, что в такую жару придется карабкаться на холм Подъем-в-милю. Тротуар, по его разумению, раскалился до такой степени, что можно жарить яичницу. Впервые ему захотелось, чтобы в школе вновь начались занятия и он оказался бы в новом классе, подлаживаясь под требования новой учительницы, чтобы наконец-то закончилось это жуткое лето.
Он остановился на середине подъема, недалеко от того места, где двадцать семь лет спустя Билл Денбро вновь набредет на Сильвера, и вытащил из кармана ингалятор. Прочитал на наклейке: «Аэрозоль гидрокса. Применять по необходимости».
И еще какой-то элемент головоломки встал на место. «Применять по необходимости». Он был еще ребенком, сосунком (как иногда называла его мать, когда «выкладывала карты на стол»), но даже одиннадцатилетний ребенок знал, что никто никому не даст настоящее лекарство, а потом напишет на нем «применять по необходимости». Будь это настоящее лекарство, так легко убить себя, принимая его, едва возникнет желание. Эдди здраво рассудил, что так можно окочуриться даже от аспирина.
Он сверлил взглядом ингалятор, не заметив старушки, которая с любопытством посмотрела на него, направляясь вниз, к Главной улице, с корзинкой для продуктов в руке. Эдди чувствовал, что его предали. И в тот момент он едва не выбросил пластиковую бутылочку в канаву… «Нет, — подумал он, — лучше сразу отправить ее в водосток». Конечно! Почему нет? Пусть эта бутылочка достанется Оно, пребывающему где-то в подземных тоннелях и коллекторах. «Подавись пла-це-бо, ты, стомордое уродище!» Эдди дико рассмеялся и вплотную приблизился к тому, чтобы так и поступить. Но в конце концов привычка оказалась слишком сильной. Он снова убрал ингалятор в правый передний карман брюк и пошел дальше, едва замечая редкие автомобильные гудки или рокот дизельного двигателя автобуса, когда тот проезжал мимо. И конечно же, Эдди понятия не имел, как скоро ему придется узнать, что такое боль — настоящая боль.