Оноре де Бальзак. Его жизнь и литературная деятельность

Анненская Александра Никитична

В этих письмах к сестре выразился весь Бальзак, увлекающийся мечтатель, быстро переходящий от самовосхваления к отчаянью, энергичный, неутомимый работник, не отступающий ни перед какими трудностями. Не написав еще ни одной строки, годной к печати, он в мечтах уже не довольствуется одной только литературной славой.

«Я более чем когда-нибудь думаю о своей карьере по тысяче причин, из которых я укажу тебе только некоторые, так как ты, может быть, не видишь их, – пишет он сестре. – Наши революции еще далеко не кончены, по тому, как все волнуется кругом, я предвижу еще много бурь впереди. Хороша или дурна представительная система, но она требует огромных талантов; во время политических кризисов будут непременно обращаться к великим писателям; разве они с образованием не соединяют наблюдательности и глубокого знания человеческого сердца? Если я окажусь молодцом (правда, это еще неизвестно), я могу достичь не одной только литературной известности. Присоединить к имени великого писателя

имя великого гражданина – какая соблазнительная цель!»

Глава II

Чтение «Кромвеля». – Переселение в Валъпаризи. – Дружба с г-жою Берни. – Первые заработки. – Финансовые предприятия. – Разорение.

В апреле 1820 года «Кромвель» был окончен, и молодой автор, вполне довольный своим произведением, приехал с ним в Вальпаризи. Он был так уверен в успехе, что устроил торжественное чтение своей драмы и пригласил на него всех родных и многих знакомых, особенно тех, кто не верил в его талант и советовал ему пристроиться к нотариусу или в какое-нибудь министерство. Слушатели чинно уселись в большой зале, автор начал чтение, стараясь и голосом, и жестами оттенять все красоты своего произведения. Но, увы! Чем дольше он читал, тем холоднее становилась его декламация, тем более охватывали его уныние и тревога: он видел на лицах присутствовавших все возраставшее выражение скуки, утомления, даже в глазах своей любимой сестры, Лауры, он не прочел ободрения: она глядела как-то испуганно, она, видимо, была разочарована и страдала за него. По окончании чтения все единогласно решили, что произведение очень слабо, а наиболее строгие родственники прямо заявляли, что литературная бездарность Оноре очевидна и что ему следует как можно скорее приняться за какое-нибудь полезное дело.

Г-н Бальзак, понимая, как должен страдать его сын, в утешение предложил ему передать трагедию на просмотр какому-нибудь беспристрастному и компетентному в этом деле лицу. «Кромвеля» переслали к одному старому профессору Политехнической школы – человеку, известному своим широким литературным образованием. Профессор добросовестно прочел трагедию и затем объявил, что автор ее может заниматься чем ему угодно, но отнюдь не литературой.

Новый удар для самолюбия молодого Бальзака, но он перенес его с удивительным мужеством. «Это значит только, что я не способен писать трагедии, – сказал он, – ну, я буду писать что-нибудь другое!» – и он собирался вернуться в свою мансарду. Этому воспротивилась мать. За 15 месяцев парижской жизни Оноре до того исхудал и побледнел, что она не захотела подвергать здоровье его новому испытанию. Пусть он пишет, если решительно не хочет делать ничего другого, но пусть живет в семье, сытно ест, не страдает от материальных лишений. Бальзак покорился и этому, как раньше покорялся своему парижскому изгнанию, и немедленно взялся снова за перо. Он оставил на время всякие попытки писать драмы и решил сосредоточить свои силы на романе. В доме отца он был вполне обеспечен в материальном отношении, но далеко не пользовался той свободой и тем покоем, как в своей бедной мансарде. Семья была большая, во главе ее стояла хлопотливая хозяйка, и при своем живом, отзывчивом характере он не мог не принимать участия во всех мелких и крупных событиях домашней жизни. Нравственная и материальная зависимость от семьи сильно угнетала его, оскорбляла его самолюбие. Особенно тяжело ему стало после свадьбы Лауры, которая вышла замуж за инженера Сюрвиля и уехала со своим мужем в Байе. Единственное средство выбиться на волю, завоевать себе уважение и обеспеченность он видел в литературной работе и предавался ей с лихорадочным жаром.

В 1822 году вышел в свет его первый роман «L'H'eriti`ere de Birague» [4] . Роман этот, наполненный мелодраматическими сценами и невероятными сцеплениями обстоятельств, не выдерживает никакой критики. Сам автор, сознавая его недостатки, подписал его псевдонимом и не решился даже послать сестре экземпляр. Это не уменьшало, однако, его энергии; почти одновременно с первым романом он написал второй, а затем – третий; оба были столь же плохи и появились в печати под тем же псевдонимом, как и первый. Насколько Бальзак сознавал всю неприятность и унизительность такой спешной, ремесленной литературной работы, видно из его писем к сестре, с которой он был по-прежнему вполне откровенен и искренен.

4

«Наследница Бирага» (фр.)

«Я должен писать, писать каждый день, – говорит он ей, – чтобы завоевать себе самостоятельность, которой меня лишают! Я пытаюсь пробиться на свободу романами, и какими романами! Ах, Лаура, какое крушение всех моих надежд на славу! Если бы у меня был верный доход в 1500 франков, я мог бы работать для славы, но такого рода работы требуют времени, а мне нечем жить. И мне остается лишь это постыдное средство для приобретения независимости! Если я не начну теперь же зарабатывать деньги, на сцену снова выступит призрак места, не нотариуса, правда, так как Т. умер, но я знаю, что М. под сурдинкой ищет мне другую должность, – что за ужасный человек! Считайте меня мертвым, если я попаду под этот гасильник, если я превращусь в манежную лошадь, которая проходит свои 30, 40 кругов в час, ест, пьет, спит в определенные минуты. Неужели можно назвать жизнью это машинальное и постоянное вращение около одних и тех же предметов?»

В следующем письме, сообщая о выходе в свет своего третьего и четвертого романов, Бальзак замечает:

«Посылаю тебе два моих новых сочинения, они еще очень плохи и, в особенности, мало литературны. Ты найдешь в одном из них несколько довольно смешных шуток, некоторое подобие характеров, но план их никуда не годится. К сожалению, завеса спадает с глаз только после напечатания, когда об исправлениях нечего и думать, они обойдутся дороже, чем вся книга. Единственное достоинство этих двух романов, дорогая моя, это – та тысяча франков, которую мне за них дали, дали, впрочем, не наличными деньгами, а расписками на долгие сроки. Во всяком случае, я начинаю чувствовать и понимать свои силы. Я сознаю, к чему я способен, и должен жертвовать цвет своих идей на такие бездарные произведения! От этого можно заплакать!»

«И если бы кто-нибудь чем-нибудь скрасил мое холодное существование! – жалуется он в другом письме. – Я не вижу цветов жизни, а между тем для других в мои года они цветут. Зачем мне будет богатство и наслаждения, когда моя молодость пройдет? К чему актерский костюм, когда не приходится больше играть на сцене? Старик – это человек, который пообедал и смотрит, как едят другие, а я молод, и моя тарелка пуста, и я голоден! Лаура, Лаура! У меня всего два единственных, но громадных желания: быть знаменитым и быть любимым! Исполнятся ли они когда-нибудь?»

Второе из желаний романиста, по-видимому, вскоре исполнилось: именно в это время он познакомился с женщиной, которая была для него в течение нескольких лет более чем другом. В Вальпаризи, по соседству с семейством Бальзака, жил г-н де Берни с молодой женой и детьми. Близкое соседство повело к знакомству и к дружественным отношениям. Г-н де Берни был гораздо старше жены и отличался раздражительным, нетерпеливым характером. Согласие в семье поддерживалось только благодаря г-же де Берни, относившейся к мужу с необыкновенной кротостью и покорностью. Эта была в высшей степени симпатичная женщина, не красавица, но очень привлекательной наружности, с любящим сердцем и живым воображением. Ее старший сын был одних лет с младшим братом Бальзака, и Оноре давал уроки обоим мальчикам. Эти занятия сблизили молодого человека с семьею его ученика. Он часто бывал у них в доме, играл в карты с г-ном де Берни, терпеливо переносил его раздражительность и так пленил его своим открытым, веселым нравом, что тот и не думал ревновать его к жене, которая притом была на несколько лет старше его. Г-жа де Берни принимала живое участие в судьбе и литературных успехах молодого человека. Как женщина образованная, одаренная вкусом и литературным чутьем, она часто давала ему советы, делала предостережения и критические замечания. Откровенный, даже слишком болтливый по поводу своих литературных произведений и своих денежных дел, Бальзак был в высшей степени скромен касательно своих отношений с женщинами. Никто, кроме его домашних, ничего не знал о его дружбе с г-жою де Берни, но и они не могли наверняка сказать, перешла ли дружба эта в настоящую любовь. В своих письмах Бальзак упоминает о ней не только с нежностью и благодарностью, но даже с каким-то благоговением. Получив известие о ее болезни в 1836 году, он пишет матери:

«Ах, маменька, я себя не помню от горя! Г-жа де Берни умирает! Это несомненно, -только Бог да я, мы знаем, как велико мое отчаяние! А я должен работать, работать, проливая слезы!»

Получив известие о ее смерти, он пишет:

«Страшное горе, которого я ожидал, разразилось; я нашел среди других писем письмо с траурной каемкой... Женщина, которой я лишился, была для меня больше чем матерью, больше, чем другом, больше, чем один человек может быть для другого. Она была моим божеством! Во время сильных бурь она поддерживала меня словом, делом, своим самоотвержением. Если я живу, то только благодаря ей; она была для меня всем! Хотя в последние два года болезнь нас разлучила, но мы видели друг друга через расстояние; она влияла на меня, она была моим нравственным солнцем. Г-жа де Марсоф в „Le Lis“ есть бледное отражение некоторых свойств этой женщины; она далеко не похожа на нее, мне противно выставлять собственные чувства напоказ публике, и я никогда не описываю того, что со мной случилось».

Вспоминая о ней позднее, он говорит:

«Я должен один бороться против всех моих врагов, а в прежние годы со мною вместе боролось самое кроткое, самое мужественное существо в мире: женщина, которая каждый день воскресает в моем сердце и перед божественными свойствами которой всякая другая любовь представляется мне бледной. Мне не у кого больше просить совета при моих литературных затруднениях, не от кого ждать помощи в житейских невзгодах; когда я в чем-нибудь колеблюсь, руководящей нитью мне служит лишь эта горестная мысль: „Что бы она сказала, если бы была жива?“»