ООО «Удельная Россия». Почти хроника
Шрифт:
Кладимир вернулся мыслями к улетной ситуации. Не может быть, чтобы пропеллер десять раз до этого не протестировали. Объясняют, что Куцын сам настоял на усилении мощности мотора в последний момент. Возможно. Куцын в последнее время самодурствовал, это было широко известно в узком кругу. К тому же орлы не взлетели. Объясняют, что волна воздуха от усиленного пропеллера прижимала их к земле. Тоже, наверное, возможно. Но… Где-то в глубине подсознания было какое-то несформулированное «но». А шестое чувство у Скворцова было отлично развито. Поговорить бы с Сусликовым, пощупать ситуацию. Но Сусликов пока под домашним арестом, на связь не выходит.
Клад вспомнил, как когда-то, в далеком две тысячи четвертом году политический фигляр Сальный утверждал в его передаче, что Куцын будет править до две тысячи тридцать второго года… И как перед этим его вызывал Сусликов и инструктировал не перечить Сальному, а только удивиться. Удивиться! Вот оно, вот оно! Они готовят почву для удивления, Куцын и Сусликов. Чтобы вопросы о легитимности еще одного срока снялись
Вот оно, вот оно что, Сам Самыч! Скворцов посмотрел на себя в монитор с искренним уважением. Так, если воскрешение назначено на завтра, сегодня должна пролиться чья-то кровь. «Сейчас прольется чья-то кровь, моя любовь, моя морковь», – заголосил Скворцов голосом известного всей стране певца и включил на мониторе четыре программы новостей сразу. На голос прибежала жена: «Милый, какая кровь? Где кровь?». «Предчувствия меня не обманули», – опять завопил Клад истошным голосом оперного зайца и ткнул пальцем в экран. Во весь экран показывали лежащего на брусчатке неподвижного Ходора Рудокопского, а над ним рыдала Святая Агнесса Новоявленная. Она всхлипывала и кричала: «Я не хотела! Не хотела! Вы меня не поняли!»
Камера дает панорамный обзор. ОМОН в касках и бронежилетах со щитами оттесняет волнующуюся толпу от места трагедии. Скорая помощь не может прорваться сквозь людской муравейник. Санитары, носилки, Рудокопского грузят. К Агнессе подбегает какая-то женщина, поднимает ее. Это Дарья Смирнова, лидер Новых зеленых. Она обтирает салфеткой Агнессино лицо от потеков туши и ее руки, забрызганные кровью. Протягивает Агнессе бутылку с водой. Та пьет, сотрясаясь в рыданиях. Дарья обнимает Агнессу за плечи и уводит ее из кадра. Камеры показывают, как они садятся в экомобиль. Омоновцы создают коридор из щитов, авто отъезжает.
«Господи, что это было?» – в ужасе спросила Скворцова жена. «Дорогая, это Большой театр событий, и я даже знаю фамилию режиссера». «Господь Бог?», – предположила жена. Скворцов хотел было ей возразить, но потом передумал. «Да, ты в принципе права. Если только Господь Бог не махнул на нас рукой, а от этой версии тоже нельзя отмахнуться». «Думаешь, дьявол?». Скворцов вздохнул. «Знаешь, дорогая, чем дольше я живу на этом свете, тем больше укрепляюсь в предположении, что Господь Бог сдал Землю в долгосрочную аренду Люциферу. Я вот тут хотел было в прошлом месяце, когда затишье было и Президент еще не отлетел, „Ветхий Завет от Скворцова“ написать. Стал читать первоисточник. И нашел у пророка Иезекииля такой пассаж по поводу Люцифера: „Ты был помазанным херувимом, чтобы осенять, и я поставил тебя на то; ты был на святой горе Божией, ходил среди огнистых камней. Ты совершен был в путях твоих со дня сотворения твоего, доколе не нашлось в тебе беззакония…
Внутреннее твое исполнилось неправды, и ты согрешил; и Я низвергнул тебя, как нечистого, с горы Божией, изгнал тебя, херувим осеняющий, из среды огнистых камней. От красоты твоей возгордилось сердце твое, от тщеславия твоего ты погубил мудрость твою; за то Я повергну тебя на землю…“ На Землю, понимаешь, на Землю! Дальше, правда, Господь угрожает испепелить Люцифера, но судя по тому, что Дьявол и поныне нас искушает, Господь отступил от первоначального замысла. Любопытно то, что у древних греков Люцифер был богом света, а это доказывает, что от света до тьмы – один шаг. А вот в обратном направлении – путь длиною в историческую цивилизацию. А в Списке Дьяволов Антона Шандора Ла Вея Люцифер – это носитель света, просвещения, Властелин воздуха и Востока. А просвещенная Россия – это же точно не Запад, так что Люцифер прописан на нашей территории». «Клад, – жена погладила Скворцова по макушке, – ты пиши, конечно, гонорар лишним не будет, но не принимай все это так близко к сердцу. И не заумствуй, излагай слова пророка своими словами, а то читатель тебя не поймет, книжка не разойдется, и в следующий раз издатель еще десять раз подумает, печатать тебя или уже нет». Клад умиленно посмотрел на жену. «Солнце мое, как же ты всегда точно чувствуешь ситуацию. Как же мне с тобой повезло!». И Скворцов благоговейно поцеловал жене руку. «Дорогая, взбей мне энергетический коктейль и вызови вертотакси, а я быстро побреюсь и натяну маску – приводить в порядок свое натуральное лицо уже нет времени». «Но ведь эфир у тебя почти через сутки». «Нет, любовь моя, время сжалось, и песня про зайца близится к развязке семимильными шагами». «Привезли его домой, оказался он живой!», – снова заголосил Клад цитату из великого. «Кто?» – не поняла жена. «Не буду рассказывать финал спектакля, чтобы не нарушать интригу, – взял себя в руки Скворцов. – Смотри меня в эфире, я буду зажигать!» – «Клад, милый, только не набирай в рот бензин и не полыхай огнем, а то в прошлый раз все парики на возрастной оппозиции сжег, некрасиво, имей уважение к их возрасту». – «Я буду метать стрелы из глаз». – «Ладно, мечи, но чтобы без жертв». – «Слушаюсь, моя королева», – и Клад склонился в шутливом поклоне. «Боже, и когда ты перестанешь ерничать?» – вздохнула жена. «Только тогда, когда отнимется язык», – поставил себе лимит Скворцов. «Типун тебе на него – такое говорить! Это же наш кормилец». «Да, а также поилец, одевалец и обувалец», – схохмил Клад и поспешил в ванную – натягивать маску.
Финал
Воскресение президента
Агнесса сидела в своей кремлевской келье, подперев руками голову, и бессильно плакала. Слезы капали на ее заросшие светлыми волосами щеки, текли по усам и падали на короткую бородку. Выдавленный до последней капли тюбик депиляционного крема валялся под ногами. Перед ней стоял пустой граненый графин, рядом лежала массивная пробка. Да, думала Агнесса, зря только старалась, грех на себя брала. То ли душа испортилась от ненадлежащего хранения, то ли Сусликов своего бездушья туда надышал. Внутренней наполненности – никакой, а волосы наружу со вчерашнего вечера прут и прут. И если бы на закрытых одеждой зонах, но нет, исключительно на лице и руках. Она вспомнила, как вчера вечером, дрожа от нетерпения, она принимала от сусликовского посыльного Кувалдина графин в обмен на корону Российской империи. Как открывала присохшую пробку. Как вдыхала обратно свою душу. Нет, она обратила, конечно, внимание на то, что запах в графине был затхлый, но не придала этому особого значения. Свое – оно ведь не пахнет, оно благоухает, пусть и затхло. Ну, вот и надышалась…
Агнесса протянула к пробке руку, чтобы водрузить ее на место, но не дотянувшись, отдернула руку и страшно завыла. Ее пальцы, полчаса назад подвергнутые депиляции, вновь топорщились короткой щетиной.
В дверь постучали. «Агнесса Никитишна, что с вами? – услышала Агнесса голос своей секретарши. – Вам плохо? Вызвать врача?» Агнесса взяла себя в руки. «Врача не надо. Достань мне абаю, паранджу и лайковые перчатки по локоть». – «Что-что?» – «Одежду благоверной мусульманской женщины». – «Для вас?» – «И себе тоже можешь заказать комплект, если не собираешься увольняться». – «А что случилось?» – «Сегодня на заре я приняла ислам. Сейчас пишу публичное заявление в связи с этим событием». – «А как же похороны Президента? Вы же должны были возглавлять процессию как новоявленная православная святая». – «У меня возникли обстоятельства непреодолимой силы. Сообщи в Администрацию, что я съезжаю из Кремля. Извинись, скажи, что не по своей воле, а только силою чрезвычайных обстоятельств». – «Может быть, вы лучше сами позвоните? Боюсь, мне не поверят». – «Поверят. Обстоятельства они и создавали. Теперь только и ждут, когда я с вещами проследую на выход». – «А куда вы переезжаете?» – «Пока к себе на дачу. Закончу писать заявление о переходе в ислам, отправлю резюме во все султанские гаремы Ближнего Востока – с моим послужным списком кто-нибудь да приютит».
Каблуки секретарши тяжело затопали, удаляясь от двери. Агнесса достала из шкафа рулон мусорных мешков, особо прочных, на завязках, забытых когда-то в келье уборщицей, оторвала один, раскрыла и начала сгребать в него личные вещи. Зазвонил телефон правительственной связи. Агнесса подошла к нему и выдернула из телефона шнур. Зазвонил мобильный. Она даже не стала смотреть, кто звонит. Нажала на кнопку «Выключить». Экранчик телефона помертвел. Чего звонить-то? Скрытые камеры уже явили потусторонним наблюдателям ее новый облик. И кому надо, те видят, чем она сейчас занимается. И слышат, с кем и о чем говорит по телефону ее секретарша. Агнесса взяла со стола злополучный графин и поставила его в мусорную корзину. Туда же опустила и двухтомник Ричарда Уортмана: «Сценарии власти», подаренный ей Сусликовым на ее сорокалетие. Он тогда подошел к своему книжному шкафу, достал две книжки и, передавая ей, сказал, что дарит самое ценное, что есть у него в кабинете. Агнесса подумала, что он просто решил отделаться символическим подарком – не пятилитровую же бутыль с французским коньяком дарить подчиненной женщине. Прочитать книжки она не успела – все суета, суета. Не думала, что мифы и церемонии русской монархии могут оказаться столь актуальными. А надо было хотя бы полистать. Она вспомнила про книжку только тогда, когда увидела Куцына, машущего регалиями перед взлетом. А теперь читать уже поздно. Все свершилось. Куцын улетел и вернулся одной физической оболочкой, остальные шесть тел, включая дух и душу, видимо, отделились от него при незапланированном падении.
Часы на Спасской башне пробили полдень. И тут же зазвучал траурный марш. Начиналась церемония похорон Президента. Агнесса включила монитор, вделанный в стену. Она увидела на экране ГУМ, весь задрапированный черным бархатом. В голове мелькнула мысль, что церемония может оказаться разорительной для теперешних владельцев этого когда-то государственного универсального магазина – наверняка заставили драпировать здание за счет заведения. Войска были выстроены каре, и на рукаве каждого военного была повязана траурная лента. Траурная лента была повязана и по окружности часов на Спасской башне. Камера продемонстрировала приспущенный флаг на бывшем здании Верховного Совета. Потом плачущие лица простых граждан, свезенных автобусами из ближних к Москве регионов на Манежную площадь, где церемонию транслировали на огромном экране. Крупным планом – престарелых рабочих теперь уже закрытого УралВагонЗавода, роняющих скупые мужские слезы в одинаковые клетчатые носовые платки. Ближний план сменился дальним. На горизонте, освещенный ярким, почти летним солнцем, радостно сиял собор Василия Блаженного, диссонируя с общей атмосферой мрачного драматизма. Гроба нигде не было видно. Скорбящие слуги народа на трибунах тянули шеи и вертели головами, пытаясь локализовать объект церемонии.