ООО «Удельная Россия». Почти хроника

Хаммер Ната

Когда Агнесса пришла в осознанное состояние, она изумилась своей столбовой привязанности. Но больше она изумилась, увидев у ног своих великие образа, а под носом – репортерский микрофон, протянутый к ней из-за заграждения на длинной штанге. «Да, – сказала в него Агнесса. – Да, я знала, что предназначена свыше на великие дела. Мне был знак!» И Агнесса зашептала молитву. Фотографы без устали жали на спусковые крючки.

Сцена седьмая

Вездесущие суслики

Мирослав Казбекович Сусликов сидел под домашним арестом перед зеркалом и примерял на себя корону Российской империи. Корона шла Сусликову: и в фас и в профиль, и размер

соответствовал масштабу головы.

Он заметил, что у короны слегка прогнулся крест из пяти огромных бриллиантов, а в остальном она была как новенькая. Понятно, что пользовали ее мало, почти половину буйного двадцатого века пролежала она в ирландских сейфах, где чуть не была забыта хранителями, а потом семьдесят лет – в Алмазном фонде. И не скажешь, что бывшая в употреблении.

Жаль, что корону нельзя придержать – еще день-другой, и надо будет возвращать символ российской государственности назад в хранилище, туда, откуда он взял ее под расписку для изготовления копии. А жаль. Сусликов любил изящные вещи. Мирослав снял с головы корону, поправил крест и стал рассматривать бриллиантовую гирлянду, рассекающую убор на две части. Он всунул ладони в щели, отделяющие гирлянду с крестом от левой и правой половинок, призванных символизировать Запад и Восток. Провидцем был ювелир Экарт, сделавший каркас короны: и с запада – пропасть, и с востока – тоже пропасть.

Мирослав повертел корону и подставил ее под луч настольной лампы. Огромная шпинель рубинового цвета почти в четыреста карат отразила свет, и десятки бриллиантов из гирлянды вдруг пунцово покраснели. А шпинель-то из Китая, вспомнил историю Сусликов. Все как всегда: китайский император продал русским шпинель под видом рубина; французы соорудили корону, водрузив кровавый камень на самую верхотуру, а за последствия отвечать нам – какой стороной ни поверни – внешне бесстрастные бриллианты как от крови краснеют. Или от стыда за пролитую кровь. И вот так живем, залитые то кровью, то стыдом, и несем крест поверх багрового камня.

Ирландцы, похоже, неспроста корону эту за что купили у большевиков, за то коммунистам и продали через четверть века, даже комиссию за передержку не взяли, и инфляцию не подсчитали. Двадцать пять штук грина верните и забирайте свою цацку и цацкайтесь с ней дальше. Ирландцы – народ, в символах поднаторевший; быстро, видать, поняли, что к чему, своих проблем хватает, зачем чужую карму на себя брать.

Размышления Сусликова о судьбе короны были прерваны вибрацией секретного телефона-кодификатора. Сусликов не спеша определил корону на бархатную подушечку и нажал на кнопку:

– Здравствуйте, Сам Самыч! Как вы там? Как отдыхается?

– Отдыхать – не работать, Мирослав. Тем более в этой благословенной стране.

– Без приключений, я надеюсь?

– Как же без приключений?! Без приключений мне жить неинтересно. Использую свое инкогнито на полную катушку. В пивную хожу, по магазинам, даже по лесам и лугам! Без охраны! Ты понимаешь – без охраны! Просто тащусь от собственной смелости! И вседозволенности. А тут, прикинь, родственника твоего встретил.

– Родственника? У меня в Германии нет родственников.

– Ну да! Тут полные луга полевых сусликов. А тут иду на прогулку – смотрю на обочине суслик лежит. Вся морда в крови, наверное, велогонщики сбили, как раз стадо гонщиков мимо просвистело. Ну, родственник твой все-таки, я подобрал и к ветеринару. Позвонил в дверь, выходит такой здоровый лось, только без рогов и в белом халате, за два метра ростом. Как увидел окровавленного суслика – чуть чувств от сочувствия не лишился. Суслика взял и бегом в операционную. На ходу кричит сестре: «Шнель, быстро, больной в критическом состоянии». Ну, мне любопытно стало, чем этот спектакль закончится.

Вышел Айболит ко мне только через час. Лицо скорбное, пот течет градом, видно, что вымотался, ну, думаю, скончался наш суслик. «Мужайтесь, говорит он мне, суслик ваш будет жить, но останется инвалидом». Только я хотел ему сообщить, что суслик на самом деле не мой, а общественный, а он мне: «Забрать можете только через пару дней, сейчас он в реанимации». И пристально мне так в лицо уставился, ну, думаю, опознал, несмотря на парик и фальшивую бороду. Но тут он мои опасения развеял: «Правильно ли я, говорит, понимаю, что вы не готовы ухаживать за инвалидом? Что это для вас чересчур ответственно и обременительно?» Я облегченно стал мотать головой, мол, ничего, суслика приючу, хоть сам про себя думаю: «Шиш, донесу обратно до лужка, там и оставлю». «Тогда, – говорит мне Айболит, – нужно пройти некоторые формальности». Неужели, думаю, паспорт попросит? А сам спрашиваю: «Какие формальности?» – «А сущие пустяки, – отвечает Айболит. – Нужно сделать у юриста договор об опеке над сусликом, а также принести характеристику из магистрата». – «На суслика?» «Нет, – говорит, – на членов вашей семьи, что никто из семьи не замечен в насилии над животными». – «Знаете, – говорю, – я здесь живу один, и вообще я – иностранец». – «Тогда, – говорит, – я вам инвалида доверить не могу, потому что у вас нет условий для ухода за ним». «Значит, я могу идти?» – облегченно спрашиваю я у доктора. «Подождите, мне нужен ваш адрес». «Это еще зачем?» – начинаю подозревать я неладное. «Чтобы отправить вам премию за спасение дикого животного». – «И сколько же мне дадут?» – интересуюсь я. «Сто евро». Представляешь, Сусликов, сто евро за одного полудохлого твоего однофамильца-инвалида! Вот, думаю, не знают, похоже, наши бывшие соотечественники про такую мазу. Они бы собственноручно всех сусликов по Германии подавили, а потом к ветеринару отнесли. Какой бизнес!

– Сусликов жалко.

– Ой-ой-ой! Грызунов ему немецких жалко! А наших инвалидов тебе не жалко, с их ста еврами в месяц в лучшем случае?

– Так они же мне не родственники, и даже не однофамильцы.

– Ладно, жалостливый ты мой. Докладывай обстановку, а то в Интернете какой только хрени про положение в стране не написано.

– Сижу под домашним арестом, как и запланировано. То есть от разборок устранился. Наковальный ведет оппозицию, а наши все под Люберецкого легли, уже и кресло ему подкрутили по росту. Теперь Наковальный с Люберецким мочат друг друга. Альбрех стрелял в Васю из американской базуки, но промахнулся, попал в Петра.

– В какого Петра?

– Первого. Колумба несостоявшегося. Памятник работы Церетели. Мачту отстрелил. Теперь Петр Колумбович стоит, как в тазу, и недоумевает, зачем он на стрелку пришел.

– С Петром разберемся. Чего еще Дуралексович порушил?

– Новодел по соседству разнес.

– Сам сообразил или подсказали?

– Подсказали, конечно. Через заокеанских консультантов. На штурм Кремля ведь толпу вел, пришлось разворачивать оппозиционный гнев и жертвовать новоделом для минимизации ущерба. Кремль-то нам еще пригодится. К тому же историческое наследие. А у новодела репутация все равно была сомнительная.

– Ладно, хорошо, то есть плохо, конечно, что такое доходное место в руины превратили, зато мы теперь Альбреха за одно место возьмем. Покажем ему, как на святыню руки поднимать! А что там за история с новоявленным Христом?

– А, это Наковальный режиссера Иудина распял.

– Не до смерти, надеюсь?

– Обошлось. Своевременно сняли. А Иудин теперь самодеятельно крест на себя взвалил и ходит по улицам, утверждает, что он – новый Мессия.

– Поработай с ним. Нам нужны в церкви новые лица, без шлейфа прошлых скандалов.