«ОООООО»
Шрифт:
– Ну вот и при… при… при… при-при-приехали! – заикаясь, еле выговорил Борданучи, бородавочник.
– Сто-сто говорись? – толком не слыша, спросил его буйвол Буля, рот и уши которого были забиты песком и галечником.
– Да ладно, ребята, падения нас только закаляют, как говорил летающий пушистый зверек! Ну, упало пару камушков, – стал поддерживать их Лефа.
– Да уж, кто не познал боли падений, тот не поймет восторженного чувства возвышения, – поддерживая беседу, с легким чувством сарказма проговорил Гну. – Да мы тут каждый день падаем и разбиваем вдребезги ЕДИНСТВЕННЫЙ боб! Подумаешь, потом нам его делать недели две. А желоб вообще после каждой попытки ремонтируем, чтобы ощутить действительную боль утрат спортивного снаряда, над которым носорог Горонос корпел десять дней. Подумаешь, мы тренироваться не будем, вместо этого неделю будем восстанавливать все разрушения, ведь нам не привыкать, правильно, ребята!? – ища поддержку, обратился он к Борданучи и Булю.
– Фейчас как фледует прочуфтфуем падение, фтобы потом, мофет быть, фкуфить флавость победы, – уже безнадежно-мечтательно ответил Буля, выплевывая до сих пор песок и гальку изо рта.
Лефа внимательно и удивленно слушал парнокопытных, наблюдая их впервые в таком ворчливом настроении. Хотя на словах не говорилось, что что-то пошло не по плану, интонации рогатых и клыкастых порождали в нем неловкость от того, что он действительно что-то сделал не так. От этой неловкости появилось некое необъяснимое для Лефы, слегка неприятное ощущение, которое мы называем стыдом, но слон, по своему простодушию, не знал такого слова. Так же он не задумывался, что причинил неудобство собратьям или поставил их в неловкое положение, пусть и по неосторожности и без злого умысла, но это совсем не радовало его товарищей. Скорейшее переключение на что-нибудь другое облегчало его состояние. Он был эгоистом, но, правда, не знал и об этом. Наверное, если бы кто-то ему объяснил, он бы так не поступал. Нет, Лефа не родился эгоистом, скорее всего, эгоизм в силу жизненных обстоятельств зародился и прижился в нем.
Так и сейчас – он отвел взгляд в сторону долины, где труженики-термиты воздвигали сеть горных массивов для различных прыжков на лыжах: фристайла, сноуборда, трамплина. При этом взгляд нашего добряка привлекла самая большая возвышенность, с которой прыгали и тренировались животные.
– Ну и ну, мне бы так! – подхватил Лефа и, ни с кем не попрощавшись и не принося извинений, уже увлеченный новой идеей, чуть ли не вприпрыжку, размахивая хоботом и мотая головой с огромными ушами, побежал в сторону летающих меньших собратьев, оставляя команду бобслеистов со своими заботами и мыслями о решении проблем, которые он же и создал, сломав им боб и желоб.
– Иди с богом, Лефа, удачи тебе! – кричала вслед вся бобслейная команда и, повернувшись к внезапно появившимся «легким неполадкам» и осмысляя, что нужно делать, чуть ли не в унисон проговорили вполголоса: «И нам всем удачи и терпения».
А Лефа, с обыкновенным душевным спокойствием, поднимался в гору, чтобы осуществить первый в своей жизни прыжок с трамплина. А поскольку он забегал на гору, мотая головой (но не в приступе ярости, а от нахлынувшего после спуска с холма прекрасного настроения), все представители местной фауны разбегались, разлетались и расползались от него подальше.
– Сейчас я произведу фурор! – трубил Лефа, поднимаясь выше в гору. Его не беспокоило состояние потревоженных им земляков, его занимало только ощущение полета.
Там, на самом верху, он каким-то чудесным образом нашел лыжи своего размера, видимо, стоявшие в качестве постамента и потому сооруженные такими большими, чтобы все их видели. Напялив эти лыжи на себя, Лефа принял указанную на стенде стойку и начал свой незабываемый спуск, перефразировав известную фразу «рожденный ползать летать не может», видимо, по глубокому непониманию ее смысла в «только рожденный ползать летать не может», и устремился вниз. Ну, а что было дальше, мы уже знаем.
Видимо, Лефа был единственным представителем африканских слонов, который проживал в северной части Африки. Раньше он выступал в цирке, но был им потерян в этом районе, оставшись проживать с другими млекопитающими, птицами и насекомыми. А так как он был единственным представителем своего рода, то все, конечно, относились к нему снисходительно, может быть, поэтому в нем и развился такой эгоизм.
Вот и сейчас слон напевал себе под нос арию Мефистофеля, идя по оазису в нужном ему направлении, невзирая на то, что он сломал какое-то строение, заставил свернуть кого-то со своей тропы. Откуда слоны знают, в каком направлении необходимо двигаться, не знает точно никто. Но ему нужно было пройти определенное количество километров, чтобы посетить своего дальнего родственника Жужика, о котором шла слава по всей Африке, что он очень быстрый и ловкий конькобежец – шорт-трекер, и равных ему нет. Само слово «шорт-трек» Лефе, конечно, ни о чем не говорило, но он точно знал: если у родственника получилось, то и у него получится занять достойное место в этом виде спорта.
Как говорится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но никак не наоборот, но вот наконец слон дошел до большого соленого озера, целиком покрытого плотным слоем соли, выступающей в качестве льда, на котором уже тренировались конькобежцы. По большому кругу раскатывались страусы, гепарды, зебры, окапи, гиеновидные собаки, большой куду и геренук, но Жужика среди них не было. Рассматривая медленные аккуратные движения спортсменов, которые раскатывались по соли (хочется сказать «по льду», уж так она похожа на лед, когда плотная), Лефа не увидел никакой сложности в их движениях: «Все то же самое, как прыгать с трамплина, – думал он, – согнуть корпус параллельно плоскости, на которой стоишь, согнуть в коленях конечности – лишь переставляй себе ноги и все».
– Да что тут делать, – сбегая с возвышенности между кактусами, затрубил Лефа, – это же раз плюнуть! Ха, сейчас я вам покажу, как надо!
Но только ступив на натертую до блеска соль, наш герой взлетел (конечно, о полете он и мечтал) – да так, что его массивные ступни оторвались от поверхности, вскинувшись вверх на доли секунды и задержав его тучный зад в равновесии и покое. Такой полет продолжался пару мгновений, а затем его конечности распластались на соли вместе с телом. Да уж, полетом это было назвать трудно.
– Так точно никто не умеет, Лефа, тебе бы на фристайл, цены бы тебе не было, – увидев комичную фигуру, смеялись спортсмены.
– Да нет, мне посоветовали заняться конькобежным спортом. Говорят, что у Жужика получается, и коль он мой родственник, может, и у меня получится.
– Странно, кто тебе такое посоветовал? Лефа, ты подумай, где Жужик, а где ты?! Жужик – это талант, можно сказать, гений спортивно-природной мысли. Но, правда, хоть он и считается конькобежцем, но у него дисциплина немного другая, он же шорт-трекист, – еле выговорив последнее слово, нерешительно сказал геренук, обернувшись к своим соотечественникам с вопрошающим взглядом, – а мы простые конькобежцы.
– Ну, если у него получается, то и у меня получится, мы же родственники, – встав и отряхнувшись, ответил Лефа.
Все, переглянувшись, дружно промолчали, разведя руками и понимая, что Лефа сейчас на их катке начнет что-то делать, а это означало наступление катаклизма, пусть и не планетарного масштаба.
– Конечно, получится, – пытаясь убедить его во имя спасения своего катка, говорили звери, – у Жужика же получается!
– Ну давайте, я хоть чуть-чуть попробую, у вас вон сколько открытого и свободного места.