Опаленные войной (Рассказы)
Шрифт:
— Отец! Один здесь?
Старик подбежал.
— Вы, стало быть, ребята, наши? — не сразу понял, о чем спрашивают, но быстро спохватился: — Один! Один! Никого тут боле нет!
Из люка показался танкист. Устало сказал:
— Это хорошо. Водички бы нам…
— Водички? Это я мигом!
Дед побежал к омшанику. Давно не бегал так резво. Вернулся с увесистой корчажкой.
— Вот вам кваску, ребята.
— Кваску? Это хорошо. Давай кваску.
Танкист потянул руки, но почему-то не к посудине, а когда дотянулся до нее — от неловкого движения квас сплеснулся.
— Ослеп, парень, — упрекнул дед.
— Угадал, отец.
Только принимая обратно недопитый квас, по неверным движениям парня дед понял смысл последних слов.
— Не пойму, солдат, и вправду… ослеп?
Танкист показал в люк.
— Глаза у меня там.
— Где?!
— Увидишь… Помоги.
Как ни осторожно вытаскивали из машины Измайлова, тот тяжко стонал. Его черные, в обгорелых лохмотьях руки безжизненно свисали.
От великого сострадания дед выдохнул:
— Э-эх!
Сергей недовольно спросил:
— Что воешь, отец?
— Так ведь как же!.. Не приведи господь…
— Брось, отец, ты моего Борьку не знаешь. Самый боевой парень. Боря, слышишь?
— Слышу, — тихо откликнулся радист.
Старик опасливо заглянул в люк.
— С вами еще кто аль вдвоем?
— Были.
— Ага, были… — Старика немного трясло. — Может, медку вам, хлебца, ребята?
Сергей пошарил рукой, дотянулся до плеча пасечника.
— Подожди. Должен предупредить тебя, отец. Скоро нагрянет сюда фриц. Нам он не страшен, а вот тебе…
— И не думай про меня! — запротестовал дед.
Водитель вздохнул.
— Борьке худо. Борьке отдохнуть надо.
— И не тревожь Борьку, не тревожь!
— Спасибо тебе.
Старик сходил за хлебом и медом. Подошел неслышно. Сергей сидел у изголовья друга. Тот тихо говорил. Прислушался дед: не о ратных ли подвигах своих говорят танкисты?
— …Сказать тебе, что небо сегодня особенное? Нет… Обыкновенное небо.
— Пахнет цветами. Где-то рядом много цветов.
— Шиповник рядом. Обыкновенный шиповник.
— А, шиповник… Вечерняя зорька с какой стороны?
— Сейчас — за машиной.
— А я думал, что мы на нее ехали…
Старик подал голос:
— Медку, хлебца отведайте, ребята.
— Давай, отец, давай, — оживился Сергей. Почувствовал в руке ломоть хлеба; струйка меда потекла по ладони. — Я сам. Борьку покорми.
Измайлов от хлеба отказался, но меду немного поел.
Сергей рассказал старику:
— Отбились от своих… Товарищей потеряли. Снарядов нет, бензин на исходе. Вот так-то, отец… Но в общем — порядок…
— Так, так, — нетерпеливо кивал пасечник, полагая, что сейчас услышит главное. Но танкист, затяжно зевая, заключил:
— На всякий случай запомни: у нас полный порядок. Вот и все… Минут через двадцать разбуди нас, отец. Мочи нет…
Он сразу уснул.
А дед разочарованно подумал о том, что так ничего и не узнал о фронте. Может быть, так и полагается на войне… До поры молчать.
Сказал другому:
— Спи и ты. В случае чего — я чуткий. Поспи, парень.
Измайлов, не мигая, смотрел в небо. Отозвался не сразу.
— Спать? Во мне нечему спать… Все болит. А если усну…
Старик думал. Не заметил, как произнес вслух:
— Молодой, поди…
— Я?.. Да не старый…
Дед сейчас испытывал робость, словно не танкисты, а он был молодым и неопытным.
Короткая ночь наступила. Он прислушивался к ней чутко и подозрительно.
Старик сходил в омшаник. Вернулся оттуда, будто собрался в дорогу: в ватнике, с узелком. Вслушался в темноту.
— Чую, машины шумят, — сказал старик Измайлову, который так и не заснул.
В небе вспыхнула ракета. Радист проследил за ней.
— Это к нам. Буди, отец.
Сергей просыпался тяжело, бормотал бессвязное. Очнулся и произнес с сожалением:
— Совсем забыл, что не вижу… Подходят?
— Ракета в нашу сторону… А вот и другая, — слабо отозвался радист.
Земля осветилась. Четко обозначилась тень от машины и стремительно растянулась по полю.
— Кончай ночевать, — спокойно сказал Сергей. Отыскал руками товарища. — Помоги, отец.
Измайлова поместили в машину.
Сергей привлек к себе старика.
— Спасибо, отец. Ты тоже уходи. Убьют.
Пасечник вцепился в руку танкиста.
— Вот что, парень. И я с вами. Разреши!
— Что? Нет, нельзя.
Дед заволновался.
— Не дело говоришь! Сгожусь! — Зашептал: — Худые у тебя глаза-то! Погибает человек…
— Знаю…
— Меня не жалей! Богом прошу!
Сергей осторожно отнял его руку.
— Теперь нет смысла, отец. Прощай.
Из темноты донесся треск мотоциклов. Сергей исчез в машине. Резкий хлопок ракетницы послышался совсем рядом. Слепящий шар описал над пасекой дугу и пропал в лесу. Старик упал. И вовремя: автоматные очереди хлестнули сразу с двух сторон.
Заглушая все, заработал мотор, и танк пропал в темноте.
Старик затаился в шиповнике. Враги остановились совсем близко и могли бы обнаружить его, если бы свет синеватых фар падал в его сторону.
Гитлеровцы делали передышку. Закурив, возбужденные переговаривались. Он чувствовал даже запах — тошнотворную смесь одеколона и нечистого тела.
Старик уже подумал, что и на этот раз пасеку миновала беда: побросав окурки, вороги стали расходиться к мотоциклам. Но в этот момент появился из темноты один с приспущенными штанами, крикнул что-то веселое и показал в сторону омшаника.